Книги

Театр тьмы

22
18
20
22
24
26
28
30

До личной встречи с Томом я мысленно пыталась представить его себе. Руки, глаза, мимику, смех. Я пыталась наделить его характером, собрать что-то единое из кусочков интервью, личной переписки и того, что я видела на сцене театра. Но, когда я увидела Тома в жизни, выдуманный образ рухнул, как прогнившее деревянное здание, оставляя после себя лишь белую пыль и воспоминания о страшном грохоте. Этот актер был другим – не тем, кем я его воображала. Том оказался лучше той неудачной копии, которую я создала в голове. Мысль о нем, как о приятном молодом человеке, тихо поселилась в душе, а потом дала росток в сердце. Но я не заметила этого. Я была занята мыслями о будущей работе в «Таймс». Я упустила момент, когда почувствовала к Тому зарождающуюся симпатию.

Только сейчас, по прошествии года, я могу с уверенностью сказать, что именно эта встреча решила мою судьбу. Я не влюбилась в Тома, но сильно прониклась к нему, забывая, что он всего лишь герой статьи.

– Я сейчас все закажу. Обещала тебя угостить за интервью, – я улыбнулась, собираясь отойти, чтобы купить напитки. – Ты какой кофе любишь?

– Капучино, – ответил Том с хитрецой. – Но меня не надо угощать. Сиди. Сейчас принесу.

Не спросив, какой кофе предпочитаю я, актер ушел к бариста. Я обернулась. Том стоял у барной стойки и с задумчивым видом делал заказ.

Я сняла плащ, повесила его на вешалку, которая стояла рядом, и села за круглый стол.

– Держи, это тебе, – Том принес две чашки капучино. Он донес их, не расплескав. Я мысленно зааплодировала ему, вспоминая, как в первую неделю работы в кофейне мучилась от своей врожденной криворукости.

– Спасибо большое, – я сделала глоток любимого кофе и улыбнулась. – Не нужно было. Это ведь я тебя пригласила.

– Ерунда, – Том сел напротив и сделал большой глоток из чашки. – Как у тебя дела?

Он спросил это так заинтересованно, что я даже опешила. Сложно обескуражить человека, спросив у него: «Как дела?» Этот вопрос перестал что-то значить в нашем обществе. Люди, которые не виделись год и вдруг случайно столкнулись на улице, обязательно зададут его друг другу, не особо интересуясь ответом. О делах спрашивают только для того, чтобы показаться вежливым. Никто не полезет с просьбой, не узнав перед этим о делах. Чистая формальность, привычка. Но эта формальность прозвучала от Тома так, словно его ничего не волновало в жизни, кроме моего состояния. Даже Джеймс задавал этот вопрос с другой интонацией – интонацией, полной пустоты и безразличия.

– Все в порядке, – ответила я скованно. – Ты как?

– Отлично. В театре намечается новый проект. Я тебе о нем расскажу по секрету, – улыбнулся Том. В отличие от зажатой меня, он чувствовал себя естественно и свободно. – А, ну да, по секрету – журналисту.

Актер посмотрел на меня смеющимися глазами и почесал затылок. И тут с моих губ неожиданно сорвалось:

– Ты же знаешь, я никому не расскажу.

«Ты же знаешь?! – заорал мой мозг. – Сара Гринвуд, уймись, деточка!»

Я отпила кофе и поправила волосы. Мне было непривычно с распущенными волосами, а еще это странное высказывание. Что и говорить, иногда здравый смысл покидал меня и отправлялся в кругосветное путешествие, чтобы посмотреть мир и развеяться.

Том начал общаться со мной, как со старым приятелем, и я тут же вообразила себе, что им и являюсь, хотя это было далеко не так. Друг перед другом сидели два совершенно чужих человека. Актер загадочного театра и журналист, строящий далеко идущие планы.

Глубоко вздохнув, я спустилась с небес на землю, перестала смотреть на Тома, как на конфету, и расслабилась. Я удобно села на стуле и поняла, что, когда я вспоминала истинную причину своего появления в этом кафе, дышать становилось легче.

– Так и быть, расскажу, – актер пристально посмотрел на меня, словно проверяя на вшивость. – Мы решили поставить спектакль по дневниковым записям Франца Кафки[18]. Циркач пару месяцев назад увлекся его творчеством. Прочитал все его романы и начал грезить об их воплощении на нашей сцене. Ред ему сразу сказал, что это сложно воплотить – Кафка не всем нравится. И что даже МЫ не сможем преобразовать творчество писателя так, чтобы оно было близко разношерстному зрителю. Тогда Барон предложил поставить спектакль по дневнику Кафки, который он читал лет в двадцать. Циркач сразу воодушевился этой идеей, принес тоненькую книжечку и зачитал пару абзацев. И вот, мы ставим монологи. Один день из жизни писателя – один актер. И так час или полтора. Как тебе идея?

Том замолчал, ожидая ответа. А я не знала, что и сказать. Не читая дневник Франца Кафки, я не могла оценить весь творческий огонь, который актеры хотели передать зрителю, дав тексту голос.