– Ты – ошибка моей молодости, – Элена Йоркер часто плакала, закрывшись от сына в ванной, но правду говорила, лишь напившись вдребезги. И чем старше становился Дарен, тем чаще это случалось. – Твой отец бросил меня из-за тебя! Если бы я не залетела… Это ты. Ты виноват!

Дарен даже спустя года отчетливо помнил, как однажды решился обнять плачущую мать. Он подошел к ней, сидящей за столом, и обвил содрогающуюся в рыданиях женщину тонкими детскими ручками. От Элены разило алкоголем, что развязало ей язык. Возможно, она даже не помнила, как оттолкнула сына, а затем наотмашь ударила семилетнего мальчика по лицу.

– Не трогай меня! Убирайся! Убирайся!

Дарен не понимал, в чем его вина, но семя посаженных Эленой сомнений проросло, а его крепкие корни стали для повзрослевшего мальчика клеткой.

Он – ошибка, убившая мать. Он – причина ее боли и одиночества. Он выжил, хотя не должен был даже родиться, а она надела на свою шею петлю. Ему пришлось встретиться с родным отцом и войти в его семью, хотя Дарен этого не просил. А она, мечтавшая о том, что любимый все же вернется, теперь гниет в земле.

Из-за Дарена.

Он никогда не забудет, как однажды вернувшись со школы, услышал песню, льющуюся из комнаты матери. Тягучая и старая, она звала за собой:

Еще никогда Дарен не слышал, чтобы мама включала музыку. У Элены был старый магнитофон и много кассет, но тогда она достала их в первый и последний раз. Нежная, плавная мелодия играла так громко, что голос мальчика, зовущего мать, утонул в ее шуме.

Почему-то он подумал, что громкая музыка – хороший знак. Улыбаясь, Дарен направился к комнате мамы, но у двери остановился, не решаясь войти. Он не хотел портить своим появлением отдых Элены, а потому топтался у порога, пока песня не кончилась. Однако спустя несколько секунд после того, как мелодия стихла, она заиграла вновь.

Дарен прослушал песню трижды, борясь с необъяснимым, животным страхом, что рос изнутри. Он потянулся к двери, впервые заметив, как дрожит его рука. Тогда он еще не знал, что этот недуг останется с ним навсегда. Как и воспоминания о дне, что навсегда перевернул его жизнь.

Закат окрасил комнату в красный и очертил темную тень бездыханного тела, что висело над полом. Рядом валялся поваленный стул. Верхние полки шкафа, где мать прятала магнитофон, были настежь распахнуты, а сам проигрыватель крутил кассету, стоя на полу.

Она подготовилась. Боялась, что соседи услышат ее хрипы?

Она торопилась. Не хотела передумать и дать своей жизни еще один шанс?

Она сделала это из-за Дарена. И это единственное, что он знал наверняка.

Ему стоило огромных усилий похоронить воспоминания вместе с Эленой, но старания оказались напрасны. Он не плакал по матери, прекрасно помня каждую грубость и побои. Он дал себе слово, что после того, как предоставит сотрудникам полиции все показания, никогда не вспомнит об этом дне.

Он сделал все, чтобы сдержать обещание, но в очередной раз солгал.

Ненависть к себе – единственный урок, который преподала ему мать. Взращенное годами, это чувство лишь укрепилось после смерти Элены, что стала жирной точкой, выводом, кровью написанным под чертой.

«Во всем виноват только ты».

Эта мысль ни на секунду не покидала Дарена, делая его существование невыносимым и калеча характер. Боясь вновь причинить кому-то вред одним своим присутствием, Дарен вырос замкнутым и отстраненным. Много времени проводя в уединении, он нашел себя в рисовании, которое стало сначала хобби, а затем, когда отцу и мачехе надоело терпеть депрессивного подростка в своей счастливой семье, – еще и средством заработка наряду с выполнением чужих домашних работ.

Он рано научился самостоятельности, ведь абсолютно все легло только на его плечи – новая жена отца с радостью вручила Дарену ключи от ее пустующей квартиры, когда парню было всего шестнадцать. Однако решение разъехаться принесло облегчение всем. Дарен больше не мозолил глаза семье, в которой был чужим, а взамен получил свободу и гнилой и пыльный, но все же свой уголок.