5

Карета битый час стояла у ворот, и кучер нетерпеливо посматривал в сторону дома, а отец все стоял перед зеркалом и расправлял складки воротника. Катрей выходил из себя, но отец невозмутимо говорил:

— Не мельтеши, сынок. Причешись лучше сам как следует. Надо выглядеть подобающим образом, коли собираешься предстать перед глазами самого Императора.

— Только и делать нечего Императору, как наши прически рассматривать, — нервно пробурчал Катрей, поправляя в очередной раз волосы. — Вы собираетесь заставить Императора ждать себя, отец?

Отец скосил на сына лукавый глаз и ответил с небрежной улыбкой:

— Император, храни его Небо, мне в сыновья годится. Я еще его батюшке заказы исполнял.

— Ага, — проворчал Катрей. — Только у вас нет титула Отца Императора, отец.

Старый мастер смахнул с рукава камзола невидимую пушинку и жестом подозвал сноху, которая держала наготове бобровую шубу. Катрей обошелся без помощи невестки, сам сунул руки в рукава своей шубы, нахлобучил на голову шапку, испортив прическу, и вышел на крыльцо, придержав дверь. Отец неторопливо проследовал за ним. Катрей спешным шагом подошел к карете и остановился. Кучер с высоты кузел глянул на него, как показалось, насмешливо.

Катрей учтиво распахнул дверцу, и старый мастер, покряхтывая, полез в карету. Просто полез, как в какую–нибудь наемную повозку или в там в дилижанс. А это ведь была не просто какая–нибудь карета! Это была карета Императора!

Разумеется, сам Его Императорское Величество в ней никогда не разъезжал. Однако, приглашая к себе кого–нибудь из третьего сословия, посылал за нужным ему человеком именно ее; даже те из столичных богачей, кто имел собственные выезды, предпочитали проехаться по Столице именно в этой карете — проехать в ней значило примерно то же, что получить медаль. Катрей, конечно, никакой медали пока не заслужил, он всего лишь был сопровождающим лицом, а потому угрюмо забился в угол и там притих. Зато отец устроился так, чтобы его было хорошо видно, и с большим удовольствием принимал заслуженные почести: приподнимал шляпу в ответ на приветствия знакомых и улыбался миру, который был благосклонен к нему.

Карета катила по нарядному предпраздничному городу, солнце дробилось в стеклах окон, на небе не было ни облачка, а на ветвях деревьев распускался, как волшебный цвет, искрящийся иней. Стоял легкий, бодрящий морозец, горожане были румяны и веселы, как будто в Столице сегодня был праздник.

Когда карета въехала на мост, Катрей бросил взгляд вниз. На реке было полно катающихся на коньках и в высоких креслах–санках, которые толкали сзади слуги или кавалеры. Буера стояли на приколе у берега — ветра не было.

В Императорском парке карета оставила по левую руку Пантеон и Большой дворец, проехала дальше вдоль берега и остановилась перед Сапфировым домиком, не самой главной из Императорских резиденций. Сравнительно небольшое и не отличающееся на первый взгляд изысканностью стиля строение было возведено совсем недавно, уже при правлении нынешнего Императора и предназначалось для проживания Императорской семьи. Однако оно вписалось в создавшийся веками ансамбль Императорского Дворца так органично, что с самого момента постройки стало излюбленной темой для художников с Набережного бульвара, обожавших рисовать его и портретировать на его фоне свои модели, благо с противоположного берега реки его было прекрасно видно — в редком столичном доме не было такого пейзажа. Катрей, естественно, впервые видел Сапфировый домик так близко и, окинув его придирчивым взглядом художника, каковым (и не без основания) считал себя, решил, что впечатление изящной соразмерности создавалось не столько с помощью камня, сколько умело подобранными красками. Множество оттенков благородного синего от почти белого до почти черного, подчеркнутых в иных местах искусно нанесенной позолотой, живо напоминали о сказочных видениях.

Внутри же Сапфировый домик был дом как дом. Богатый, разумеется, но Катрею доводилось бывать в таких, а какой–то баснословной роскоши и пышности украшений и обстановки, о которых болтали досужие языки, он не заметил.

Ливрейные лакеи бесшумно и с ловкостью, которой позавидовал бы и уличный воришка, избавили званых гостей от тяжелой верхней одежды и тут же испарились. Отец опять застрял перед огромным зеркалом, поправляя свой воротник. Катрей, ожидая его и раздражаясь оттого, что не знал, как себя вести дальше, нервно приглаживал волосы. Наконец из больших дверей наверху широкой лестницы вышел пышно одетый важный господин, оказавшийся всего–навсего дворецким, и церемонным жестом пригласил их следовать за собой. Катрей пристроился в кильватер отцу и, сдерживая шаг, поплелся следом, мысленно проклиная все и вся на свете.

В уютной комнате с эркером, глядящим на покрытую льдом реку, завтракал довольно таки молодой мужчина в белом костюме. Его лицо сразу показалось Катрею знакомым, но только несколько секунд спустя он сообразил, что это и есть Император! Настолько было странно видеть того, чьи профили украшали золотые монеты и чьи парадные портреты украшали все присутственные места и банковские билеты Императорского монетного двора, вот так запросто — в скромном утреннем одеянии и с булочкой, намазанной маслом, в руке.