Юрий кивнул – не объяснять же, как оно вышло на самом деле.

– Что ж, поздравляю. Но в таком случае – тем более! Раз так – вы еще, глядишь, выкарабкаетесь, а я уж в любом случае – никак. Давайте, давайте сюда… – С этими словами он отнял у Юрия листок и решительным шагом направился в сторону милиционеров.

Васильцев смотрел ему вслед. Он увидел, как Суздалев что-то объясняет им, показывая этот листок. Далее произошло то, что Суздалев и предрекал: один из милиционеров пронзительно засвистел в свисток, тут же откуда-то прибежали еще, схватили профессора за руки, повели. Проходя мимо Юрия, Суздалев взглянул на него даже, пожалуй, победоносно – мол, ну что я вам говорил! Со стороны послышалось:

– Что, словили, никак?

– Похоже что.

– Это ж с нашей котельной. Может, ошибка вышла?

– Там не ошибаются.

«И это тоже моя вина», – обреченно подумал Юрий, провожая взглядом профессора. Несправедливость творящегося терзала почти физической болью. И ничего он сейчас не мог сделать, ничего! Всего страшнее было именно это абсолютное бессилье, превращавшее из человека в двуногое без перьев. Вспомнились слова отца из той бесконечно далекой жизни: «Если в какой-то момент люди вдруг ощущают, что справедливость навсегда покинула наш мир, то им попросту незачем становится жить». Действительно, никакой воли к жизни у него сейчас не было…

Вдруг он заметил человека, которого узнал сразу же.

– Викентий… – произнес он.

Тот смотрел на Васильцева в упор, ничего не говоря.

– Это его рук дело? – спросил Юрий. – Этого?

Потомственный палач сказал:

– Он меня перехитрил. Я упустил его.

И тогда Васильцев, окончательно решившись, сказал:

– Передайте Домбровскому: я согласен.