На том и разошлись. Сергий – к купцу, разъяснить, что за просьба у него, да и зачем, а Булыцкий, схватив тачку, – на реку за песком, а потом и к буераку, где глины еще летом заприметил, годной вроде для печи изготовления. Уже вечером, натаскав всего необходимого и вывалив все в одну яму, Булыцкий при помощи Ждана и не ушедших еще сыновей кузнеца принялся тщательно перемешивать все это до получения однородной массы.

– А как застуденеет? – поинтересовался верный Ждан.

– С чего бы?

– Ну, как кувшин. Студенеет. Твердым становится. Как потом выковыривать?

– Так то на солнце да в печи, – усмехнулся в ответ Николай Сергеевич, в очередной раз отмечая смекалистость паренька. – А здесь, вон, и в яме вода, и на улице – холодно. До утра разве что примерзнет, да и то – не беда. А утром, дай Бог, каменьев привезем да приступим, – смахнув пот со лба, выдохнул преподаватель. – А теперь – почивать. – Пацанята послушно кивнули головами и отправились спать.

Уже на следующее утро, со скрипом и стоном, из ворот монастыря выкатилась телега, запряженная невысокой косматой лошаденкой. В телеге, свесив ноги, сидели Булыцкий, Ждан, Угрим да Путша, отправленные Сергием в помощь Булыцкому. Ребятишки окрестные на славу постарались, выискивая каменья, так что осталось лишь собрать их да в одну кучу вывалить и, честно сказать, никак не меньше нескольких дней потратить на все это планировал пенсионер. Оно, хоть и немного надо было поперву-то, а все равно; по раскисшей слякотной дороге оно, пусть бы и с тачкой, а все ж намаешься. А тут – на тебе: телега с лошадкой, да еще и молот, если расколоть чего придется!

Дело ладно спорилось; еще до наступления вечера успели они объехать все, да, набрав полную телегу камней, – а мало ли чего еще сладить надо будет, – двинули по направлению к монастырю.

– А ну, православные, стой! – раздалось из полумрака, да так, что аж лошаденка испуганно всхрапнула. – Куда каменья поволокли, души бесьи? – зашелся кашлем невидимый разбойник.

– А ты кто таков будешь, что тебе кланяться должен?! – крикнул в полутьму преподаватель.

– Можешь и не кланяться, коли животом не дорожишь, – хрипло раздалось в ответ.

– Мы – люди Божьи, – вглядываясь в мрак, выкрикнул преподаватель, – на Отца волю во всем полагаемся. Коли написано, так и живота лишиться не страх! А ты-то чего в темноте рожу прячешь? Страшна больно, иль у самого душонка заячья?!

– Ох, Никола, не переменит тебя ничто. – Из лесу прямо к лошади вышел невысокий коренастый бородач, с закинутым за спину луком.

– Милован? Милован! – расхохотался Булыцкий, ловко спрыгивая с телеги. – Милован!!! – Он радостно обхватил товарища и принялся хлопать по спине и плечам.

– Тише ты! Кости переломаешь! – принялся вырываться тот.

– Прости, Милован. Как ты здесь?

– Да вот, проведать решил – как ты тут. Не наломал ли дров по новой да не учудил чего ли, а то все нянька тебе нужна, – согнулся в кашле бывший лихой. – У, проклятая! – сплевывая мокроту, вновь зашелся кашлем бородач.

– А один чего? А посреди ночи? А как с лихим кто попутает? А Тверд чего? – Николай Сергеевич с ходу закидал товарища вопросами.

– Ох и скор ты, чужеродец, – остановил его Милован. – Ты прими, обогрей, накорми поперву, а потом пытай; чего да как. Чтобы статно все, как у людин почтенных. Оно ведь, дружинник перед тобой теперь княжий! А к тебе, – нахмурившись, перевел он взгляд на Угрима, – брат из грядущего, что ли? Такой же, что ли, горячный?! Тут с одним-то сладу никакого, а с двумя так вообще – беда!

– Угрим-то! – расхохотался Николай Сергеевич. – Все за братьев держат, – поглядев на высокого бородатого схимника, и сложением, и лицом на пришельца ох как походившего.

– В селе все Оглоблей кликали, – скромно улыбнулся монах. – За рост-то.