– Примерь, отче. – Булыцкий протянул одну из пар готовых валенок зашедшему в гости Сергию. Перекрестившись, тот осторожно принял дар, и так и сяк вертя его, разглядывая со всех сторон.

– Чудны, – наконец довольно подытожил тот. – Да только чуть посырее станет, так и не обуешь.

– Твоя правда, – согласился Булыцкий. – Да не на оттепель обувка-то. На зиму лютую. Заместо сапожков-то.

– Тесны, – примерил валенки старец.

– А ты попробуй, может, разносятся, – огорчился Николай Сергеевич. – Не силен размер подбирать, – развел он руками.

– Угодные ты Богу дела творишь, – улыбнулся в ответ Сергий. – Мученику подобно. Не ошибаются те лишь, кто не делает ничего, а, раз так, то тебе и вовсе кручиниться не о чем, Никола, – улыбнулся старец. – Твои деяния уже вон душ сколько спасли. А еще спасут сколько, только Богу и ведомо.

– Благодарю, отче, – склонился Булыцкий.

– Слыхивал, про печь все грезишь, да все не ладится у тебя, – сменил тему настоятель. Тут Киприану спасибо. Помог. Подсказал слова, какие надо бы говорить Сергию, да и сам чего-то напел, с Сергием с глазу на глаз общаясь. Так, что и оттаял тот, да сменил гнев на милость, да позволил печью заниматься.

– Твоя правда, Сергий, – кивнул головой пенсионер. – Да вот кирпич нужен, а без него беда! Разве из каменьев попробовать, да и то невесть что получается. Вон, смотри, развалилась, – огорченно кивнул он на груду камней; все, что осталось от последнего эксперимента.

– Так не укупишь ведь. Дорог! Вон кремль белокаменный во что обошелся-то! Одним камнетесам сколько уплатили! Так еще и дотащи каменья эти!

– Да мне бы хоть обычных-то каменьев собрать! Ну хоть на одну-то печурку! Мало, что ли, разбросано?! Их бы только поискать!

– Так и Бог тебе в помощь, Никола.

– Людей дай, Сергий. Я вон мальцов упросил, чтобы каменья собирали, да в склады складывали, так сюда перевезти и осталось-то. Да слабы отроки-то! А еще – глину! Оно, как ни крути, а камни-то так просто не уложишь в гору-то.

– Любо тебе, Никола, от молитв смиренных паству отвлекать, – задумчиво отвечал Сергий. – Все неймется тебе, хоть уже и влас седой. А ведь, по-другому поглядеть, так и во благо все твои проделки. Все во имя великого дела да во славу Божию. – Радонежский замолчал, собираясь с мыслями. – Был бы другой кто, не позволил бы. А тебе отказать и Бог не велит. Посему, будут тебе люди, Никола; да ты только не забывай о том, что паства хоть и смиренна, да все одно нет-нет да взропчет. Ты, хоть и во благо все творишь, да уж больно шибок; в месте тихом да уединенном суету все сеешь. Негоже для монастыря смиренного суета эта. От битвы во имя славы Божьей отвлекает. Ты уж не обессудь, Никола, да к посаду тебе ближе надобно бы. А и хоть бы за тын; все глаз меньше любопытствующих покой молитвы читающих тревожить будут.

– Прости, Сергий, покой что тревожу братии твоей, – смиренно поклонился Булыцкий.

– Бог простит, – мягко улыбнулся в ответ тот. – И ты меня, Никола, прости.

– Бог простит, – поклонился он в ответ.

– Ну и слава Богу, – снова улыбнулся настоятель. – Завтра ранехонько и отправишься по каменья да по глину. Оно и славно получается; купец приехал с дарами. Благодарит, что отвадили от похода в Казань весной. Так вот тебе и лошадка, и телега. Дело, видать, богоугодное, раз оно вон как все складывается.

– Видать, да, – почесал затылок Николай Сергеевич. – А что, получается, не ходили купцы туда?

– Получается, – да. Только ты их и поспрошай. Мне дела мирские далеки.