К счастью, обошлось без насилия. В будке дорожных строителей мы прихватили рабочий халат – правда, промасленный и дырявый, но на первых порах сойдет.

Затем поспешили в порт. Было уже около одиннадцати, причал почти обезлюдел.

– Где ваша посудина? – спросил Альфонс.

– Вон там, за углепогрузчиком.

– Значит, так: вы стоите на стреме, – дал он указание своим подельникам. – Чуть что – свистните. А ты показывай дорогу.

Мы взобрались на палубу и коротким свистом предупредили Хопкинса. В ответ – тишина…

Может, пригрелся в скатерти да уснул с расстройства?

Мы дошли до того места, где еще какой-то час назад сидели с Хопкинсом в ожидании. На дощатой палубе валялась скатерть, а самого Хопкинса не было видно.

– Вряд ли он далеко ушагал. Не такой он человек, чтобы разгуливать по городу в чем мать родила.

– Это верно. Хопкинс, он у нас пижон, следит за собой. Давай на всякий случай спустимся в трюм. Вдруг он нашел какую-нибудь попону потеплее и задрых.

Ощупью мы спустились вниз, окунувшись в запахи тухлой рыбы. Альфонс включил фонарик и осветил гнилой остов баржи.

– Вон он, дорожный сундук, – сказал я. – Должно быть, жмурик там и есть.

– На хрена он нам сдался?

– Может, при нем какие вещички имеются…

– Раскатал губы… Ничего там нет!

– Почему ты так думаешь?

– Потому как Хопкинс сразу же после твоего ухода нырнул сюда и пошуровал в сундуке. Если покойник был обряжен честь по чести, значит, Хопкинс отчалил в полной экипировке.

– Маловероятно, – заметил я.

– Почему?

– Если бы жмурика засунули в сундук одетым, Турецкий Султан не стал бы рассиживать здесь в скатерке.