Схватив пакет, он снова закрыл дверь на ключ и швырнул письма на стол. Жюльен подобрал конверт, упавший на паркет, и протянул его профессору.

— Почерк моего брата, — заметил он равнодушным тоном. — Прочитаем потом.

Но сразу раздумав, он разорвал конверт и с первых же строк издал какое-то рычание, предшествовавшее целому потоку брани: его брат был негодяем, а женщина — проституткой.

— Смотрите, Мутэ, смотрите до чего может дойти человеческая низость.

Он властно настаивал.

— Да, да, я хочу, чтобы вы прочли, чтоб вы прочли вслух, я этого хочу, непременно! Пусть льются на меня помои! Это будет началом моей кары. Читайте!

«Мой дорогой старик», — начал Жюльен.

— Дорогой старик! Бандит!

— Вот это жемчужина! Жемчужина в навозе!

— Одинаково циничны, и он и она!

— Вы забыли постскриптум, переверните страницу.

И Жюльен перевернул:

— Ну, что скажете, Мутэ?

— Постскриптум замечательный.

— Скажите лучше гнусный. Заметьте, что я говорю совершенно хладнокровно. Вы сейчас убедитесь, что я успокоился после первой вспышки гнева. Я только жалею о том, что имею братом круглого дурака, который хвастает тем, что отбил у меня девчонку, в то время, как он принужден красить свою бороду и волосы, чтобы казаться моложе. Но как бы глуп он ни был, он говорит правду, что оказал мне услугу. Он освободил меня от этого создания, от которого я не умел избавиться. Вы не отец, Мутэ, поэтому вы не можете понять того смущения, которое я испытывал, навязывая общество этой авантюристки моему сыну, которого я обожаю.

Жюльен, сдерживая улыбку, тонко заметил: