– …давай еще стежок… давай, говорю. Ой! Полегче! Я же тебе не носок дырявый!..

Голос Розы царапал слух, он медленно плавал над мужчиной, словно ядовитое облако. Превозмогая боль, Павел с усилием раздвинул веки. И тут же сомкнул их вновь, ослепленный жгучим светом ламп.

– …черт, больно… – выругалась Роза.

– Я стараюсь, ма, – послышался грубый женский голос. – Теперь остался только узелочек… Ну вот и все.

«Кто-то из этих грязных жирных сук», – злобно подумал Павел. Он снова открыл глаза, на этот раз резь в зрачках была не такой мучительной. Разбухший лоб полыхал и стрелял хлесткой болью, словно туда загнали раскаленный штырь. Он попытался сесть и был несказанно удивлен, ощутив, что не может даже шевельнуться. Скосив взгляд, ему удалось разглядеть собственное тело, неестественно вытянутое и бледное. Оно было распластано на секционном столе, руки и ноги раздвинуты в стороны и крепко, до ломоты в суставах, стянуты ремнями из грубой кожи.

«Я голый», – вспыхнуло в мозгу, и волоски на загривке Павла встали дыбом. Что с ним будут делать?! Кромсать на куски?! Поливать кипящим маслом?!!

Он повернул голову и увидел Розу. С озабоченным видом старуха ощупывала стежки на полуовальном разрезе, который успел прочертить на ее лице скальпель Павла.

Теперь длинная рельефно-изогнутая рана, тянущаяся от левой брови до правой скулы, была аккуратно зашита. Несмотря на ужас и абсурдность происходящего, Павел подумал, что в таком виде Роза как никто лучше претендует на главную роль в фильме о Франкенштейне.

На старухе были рваные джинсовые шорты, которые она напялила поверх сетчатых чулок, и застиранная майка «Ганз’н’Роузез». Из уголка рта свисала тлеющая сигарета. Чопорная дама с изысканными манерами, которую Павел встретил пару часов у подъезда, превратилась в хиппующую старую шлюху с косяком травы в искусственных зубах.

Рядом с Розой с ноги на ногу переминались те самые толстухи в засаленных ночнушках. Одинаковые пухлые лица с тусклыми животными взглядами, носы картошкой, заячьи губы, с которых безостановочно капала слюна, однозначно указывали, что перед ним близнецы.

«Близнецы-дауны», – поправил Павел себя. Впрочем, ситуация от этого легче не становилась.

– Насколько дерьмово я выгляжу, дочки? Говорите смело, мои киски, – сказала Роза, выпуская дым. – Я готова к любой правде.

– Не хуже, чем обычно, ма, – сказала одна из толстух, с хлюпаньем подхватывая языком нить слюны.

– Не хуже и не лучше, – подхватила вторая. – Ты выглядишь так, будто кто-то хотел отрезать тебе лицо.

– Дуры, – заключила Роза, сплюнув. – Могли бы и комплимент матери сделать.

– Ты клевая, ма, – глупо улыбаясь, промычала первая.

– Вы чуть не опоздали, – строго сказала старуха. – Какого черта вы так долго возились? Еще полминуты, и ваша ма осталась бы без рожи.

– Я уснула, ма, – призналась первая, шмыгнув носом. – В шкафу так тепло… Мне снились кролики.