Однако то, что означало свободу и стремление к счастью для этих дикарей, одновременно представляло смертельную опасность для множества обитателей джунглей.

В течение трех дней процессия медленно продвигалась вглубь неведомого и непроходимого леса, пока наконец утром четвертого дня дикари не вышли на небольшую поляну на берегу речки. Здешние места показались им не столь заросшими, как те, что они видели до сих пор. Здесь они решили построить новую деревню, и уже через месяц была прорублена большая просека, возведены хижины и ограды, посажены ямс, маис и плантайн, и для туземцев началась привычная жизнь на новом месте. Тут не было белых людей, не было солдат, никто не принуждал их собирать каучук и слоновую кость для жестоких и неблагодарных надсмотрщиков.

Только несколько лун спустя новые жители решились выйти за пределы своей деревни. Двое сразу пали жертвами старой Сабор, и черные воины, убедившись, что джунгли просто кишат свирепыми и кровожадными хищниками, львами и леопардами, перестали отходить от своих безопасных ограждений.

Но как-то раз Кулонга, сын старого короля Мбонги, забрел далеко в джунгли на запад. Он продвигался вперед осторожно и держал наготове в правой руке копье, а левой крепко прижимал к своему лоснящемуся черному телу длинный овальный щит. За спиной у него был лук, а в колчане – множество тонких прямых стрел, обильно смоченных вязкой черной смолянистой жидкостью, которая делала смертельным укол их тончайших игольчатых наконечников.

Кулонга долго шел на запад, и ночь застала его далеко от изгородей отцовской деревни. Чтобы переночевать, он забрался в развилку стволов большого дерева и, устроив там себе что-то вроде гнезда, свернулся и заснул.

А в трех милях к западу от места его ночлега расположилось племя Керчака.

Рано утром обезьяны разбрелись по лесу в поисках пищи. Тарзан, как всегда, направился к своей хижине, надеясь добыть по пути необременительной охотой дневное пропитание еще прежде, чем он выйдет на берег.

Обезьяны разошлись по одному или по двое-трое, но никто из них не заходил слишком далеко – туда, где можно не услышать сигнала опасности.

Кала медленно брела в восточном направлении по тропе, протоптанной слонами, обыскивая попадавшиеся на пути полусгнившие стволы в поисках вкусных жучков и грибов. Вдруг она услышала странный, совсем тихий звук и насторожилась. Тропа, по которой она шла, не сворачивала никуда на протяжении примерно пятидесяти ярдов, и в конце этого естественного, покрытого листвой тоннеля Кала увидела фигуру странного существа, двигавшегося ей навстречу. Это был Кулонга.

Кала не стала долго ждать: она тут же развернулась и быстро двинулась в противоположном направлении по той же тропе. Она не бежала: просто все в ее племени предпочитали обойти возможную опасность стороной, если только не были сильно возбуждены.

Кулонга пошел за ней следом. Он почувствовал мясо. Если убить это животное, можно потом пировать весь день. И он поспешил вперед, готовый в любой момент метнуть копье. Тропа повернула, и Кулонга снова увидел Калу в конце еще одного прямого участка. Он поднял руку с копьем, его мускулы напряглись под гладкой кожей. Рука рванулась вперед, и копье полетело в Калу. Однако бросок был неточен: оружие только оцарапало ей бок.

Издав вопль гнева и боли, обезьяна обернулась к своему обидчику. И тут же затрещали деревья под весом ее соплеменников, спешивших на этот вопль. Кала ринулась на человека, и тогда Кулонга с невероятной быстротой сдернул с плеча свой лук и наложил на него стрелу. Оттянув тетиву, он пустил отравленное оружие в сердце огромной обезьяны.

С предсмертным криком Кала повалилась вперед прямо на глазах изумленных сородичей.

С ревом и визгом обезьяны кинулись за Кулонгой, но осторожный дикарь уже бежал по тропе со скоростью испуганной антилопы. Он знал о свирепости этих волосатых лесных людей, и его единственным желанием было удрать от них как можно дальше.

Обезьяны преследовали Кулонгу, перепрыгивая с дерева на дерево, довольно долго, но в конце концов постепенно отстали от него и вернулись к месту трагедии.

Тем временем Тарзан, сидевший на пляже неподалеку от своей хижины, услышал отдаленные звуки какого-то столкновения, он понял, что это голоса членов его племени, и поспешил на зов.

Добежав до места, он увидел, что все племя собралось вокруг тела его убитой матери.

Скорбь и гнев Тарзана были безмерны. Он снова и снова выкрикивал свой ужасный боевой клич. Он колотил себя в грудь кулаками, а потом упал на тело Калы и бурными рыданиями облегчил тяжесть своего оставшегося одиноким сердца. Он потерял единственное в мире создание, которое проявляло к нему любовь и привязанность.

Что из того, что Кала была свирепой и уродливой обезьяной? Для Тарзана она была и добра, и прекрасна. На нее он изливал, сам того не понимая, всю почтительную любовь, которую обычный английский мальчик адресовал бы своей матери. Но Тарзан не помнил и не знал другой матери, и Кале досталась та любовь, которая по праву принадлежала бы прекрасной леди Элис, будь та жива.

После первого приступа скорби Тарзан взял себя в руки и разузнал у тех членов племени, которые стали свидетелями убийства, что же произошло. Им удалось объяснить приемышу Калы главное: странная, лишенная растительности черная обезьяна с перьями, растущими прямо из головы, послала Кале смерть из тонкой ветки, а затем убежала с резвостью оленя Бары в ту сторону, где восходит солнце.