«Я боюсь, очень боюсь показывать картину моей матери. Я в этой картине со всеми рассчитался (нервный смешок): с первой женой, с мамашкой, папашкой, со всеми… Фильм-поступок сродни ребенку, то ли родится, то ли нет, то ли здоровым, то ли уродом. Это не то же самое, что экранизировать какой-то сюжет. Это сама жизнь, это часть жизни самого автора. Мне важно, чтобы после этого фильма оставалось какое-то общее впечатление. Мне совершенно не важно, поймет кто-то картину или не поймет, но мне важно, какое у зрителя останется ощущение от фильма в душе».
Немного опоздала на съемки сцены с логопедом, пролога фильма. Но познакомилась и с доктором, и с мальчиком. Андрей, как всегда, в восторге от доктора и ее деятельности, как от всяких «чудес».
Смотрела вместе с Андреем дубли двух эпизодов: испанка разговаривает с первой женой Автора, объясняя, почему она не может вернуться в Испанию, и Лялька у печки.
В монтажной монтируются «Сережки». Новости с музыкой: теперь собираются озвучивать Перселлом. «А что? Альбинони не будет?» – тяну я с тоской, потому что за многие месяцы так сжилась с мелодией, которая воодушевляла Андрея в процессе съемок «Зеркала». Но он отвечает, причмокивая языком: «Нет, не будет. Все это ерунда!» Вот тебе и на! В этом весь Андрей: то «гениально», то «ерунда»!
На мониторе в монтажной возникает Игнат в разных ракурсах на крупном плане. Андрей командует: «Стоп! Люся, здесь эти планы расклеим». Тогда Люся Фейгинова, монтажер, спрашивает: «А вы заметили, как в этом плане рука входит?» «Вот-вот»! так и нужно, – комментирует Андрей. – Нужно, чтобы рука постепенно входила, чтобы страшно было».
Сегодня, как только я пришла, Андрей сообщил мне, что у него высокое давление. Лариса, однако, вносит коррективы: «Женя (врач. – О.С.) сказал, что давление нормальное, сердце здоровое и вообще здоров как бык». (Похоже, что болезнь и тем более высокое давление – это прерогатива Ларисы Павловны, которая часто и привычно жалуется на свое здоровье.) Андрей изумлен: «Лариса, что вы говорите? Это было три месяца назад…»
Андрей продолжает отбирать нужные куски музыки и подкладывает их под изображение. От усталости или давления (?) у него очень болит голова, и Лариса растирает ему виски тигровой мазью.
Все уговаривают поставить на финал все-таки Альбинони, потому что все так «слюбились» с ним за столько месяцев. Но Андрей неумолим, полагая Альбиони «слишком демократичным», а у Перселла «музыка похоронная».
«Как раз то, что мне нужно! – говорит он. – И вообще я хотел бы, чтобы музыка не гремела, а, напротив, стихала к концу финала. Вот появился хутор – и все! убрать музыку, и пошли нормальные шумы, синхронные шаги. Потом, может быть, заорут диким голосом, знаете, как орут дети? Нет, здесь нам нужен именно Перселл, а Альбинони неблагороден».
Тут вклинивается Лариса: «Андрюша, как голова?» – «Не знаю… Когда вы меня гладите, всегда хорошо».
Когда монтируют игровые сцены с испанцами и хронику, Андрей взрывается: «Не нравится мне все это, плохо монтируется, все разваливается. Ясно одно: все должно быть в два раза короче! Может быть, лестницу переснять?»
Предварительный просмотр смонтированного материала перед показом Сизову, чтобы запросить разрешение на две серии.
Тарковский объясняет Рербергу: «Испанцы просто не вошли, лежат не смонтированные, нет последней сцены Тереховой, нет материала, который должен идти после “Сережек”, а без этого Ритин крупный план не держится, нет финала, нет второго кадра к финалу, нет “мокрой комнаты”, нет парящей Риты… Мы сейчас предстанем в очень невыгодном свете». Рерберг спрашивает: «А сколько сейчас всего материала?» «Не знаю, – отвечает Андрей. – Этого вообще никто не знает, потому что нет времени посмотреть. Конечно, завтра у Сизова будет паника страшная. Может быть, отказаться от просмотра?»
Мы с трепетом заползаем в зал. Андрей предупреждает: «Я буду просто комментировать материал, так что ни на какие эмоциональные всплески не рассчитывайте!»
Вот моя запись последовательно чередующихся сцен в этом варианте монтажа. После титров – сон, черно-белый, с просыпающимся мальчиком, ветер. Пустая квартира, телефонный разговор. Мальчик в воде. Разговор с женой, испанцы – тема корней. После испанцев – типография. Разговор Игната с отцом по телефону. Ляля с треснутой губой. Неразорвавшаяся граната. Военная хроника. Переделкино, чердак с Леонардо. Приезд Отца с фронта. Увертюра к «Тангейзеру». Разговор с первой женой (что такое писатель, поступок, душевное потрясение). Игнат во дворе и горящий куст. Военная хроника с перетаскиваемой пушкой.
Мне кажется, что в данном подборе материала не хватает многих кусков, особенно хроники. Например, мне очень жалко кадров с убитой лошадью и плавающими в воде деньгами…
После просмотра Андрей в ужасающем настроении, повторяет: «Все это произвело на меня крайне удручающее впечатление. Все разваливается. И кому все это нужно?! Просто ненавижу эту картину!» Но тем не менее обращается ко мне с вопросом, предполагающим надежду: «А тебе что показалось? Ничего?» И после того, как я употребляю все красноречие, чтобы объяснить, какой это замечательный материал, Андрей снова резюмирует: «Понимаешь, картина должна быть точно капля, выжатая из камня».