– Последний раз повторяю: оба заткнулись! – погрозив кулаком, повторил я. – А теперь рассказали, из-за чего вся ругань?

– Не ваше дело! – гонористо выкрикнула девушка. – Валите к себе домой и продолжайте мешать жить остальным!

– Заткнись! – одернул я соседку. – Ну а ты что скажешь, чего орешь здесь, как потерпевший? – обратился я к дрыщу. – Только давай без лирики, строго по делу!

– Она! Она! – парня аж затрясло от ненависти. – Она приханырила золото моей матери и не хочет отдавать. Вот!

– Что?! – теперь уже соседка ревела раненым бегемотом. – А ничего, что я эти сережки и кольцо еще месяц назад сдала в ломбард? Чем мне ребенка кормить? Твоего, между прочим, ребенка! Нам есть нечего, Сашеньке лекарства нужны, а ты деньги не приносишь.

– Принесу, все принесу, верни мне золотишко, и я все принесу, – дрыща трясло как в припадке, у него на губах выступила пена. – Отдай мне золото моей матери! – неожиданно выкрикнул парень.

Бумс! Еще один короткий удар, и дрыщ вновь сполз по стенке.

– Да что вы делаете? Перестаньте его бить, я сейчас полицию вызову! – соседка принялась вновь на меня кричать.

Ох, и заводная она девчонка, полы халата распахнулись, явив свету и моему жадному взору вид красивой женской груди, замечательной формы и внушительного размера.

– Вызывай! – громко крикнул я ей в ответ. – Давай вызывай полицию. Они как раз твоего Валюшу заберут в участок, а у него ломка начинается. Он ведь наркома, верно?

– Нет! – крикнула соседка, потом у неё, видать, нервы совсем сдали, и она, захлебываясь слезами, сползла на пол и принялась реветь, как белуга. – Не-е-ет!

Достал из внутреннего кармана бумажник, вытащил голубую двухтысячную купюру и протянул её дрыщу:

– А теперь свалил отсюда, и чтобы я тебя никогда не видел возле этой квартиры! – медленно, практически по слогам произнес я, смотря на худосочного наркомана таким взглядом, от которого обычно маленькие дети какали под себя. – Еще раз увижу, кишки на кулак намотаю! Понял?!

– Понял, понял, – трясущимися руками паренек схватил банкноту и припустил вниз по лестнице.

То, что я сделал дальше, потом никак не мог себе объяснить. Всякие душевные порывы и прочие сопли как-то мне не свойственны.

Я подхватил девушку с пола, она оказалась неожиданно легкой, как пушинка, и усадил к себе на колени. Потом принялся гладить по голове, шепча слова утешения. Поначалу соседка вяло сопротивлялась, но потом затихла и лишь тихонько всхлипывала.

Через минуту на лестничную площадку вышел сын соседки, двухлетний розовощекий крепыш, он подошел к маме и, размазывая слезы и сопли по лицу, крепко-крепко схватил её за подол халата.

– Сынок, сыночек, – соседка подхватила сына на руки, но с моих колен не слезла.

Нет, я, конечно, не против, пусть сидят, но можно было и свалить, что-то тяжеловато. Видимо, она и сама поняла, что хватит рассиживаться на моих культяпках, и слезла.

– Зря вы ему деньги дали, он теперь к вам будет ходить, – тихо прошептала девушка.