— Держись рядом, мой верный оруженосец, и будет тебе домик. И это ведь не мы с тобой виноваты, что моя недальновидная тетушка решила не декларировать полную сумму, — я сделала страшные глаза и понизила голос: — Наверняка она планировала потратить черный нал на черное дело. Мы же помогли ей очистить карму и направили в благородное русло.

— По мне такое благородство граничит с безумием, — вздохнул Одиссей, не оценив мой мрачный юмор. — Да и не наше дело, на что она потратит свой нал. В конце концов, мы с тобой не налоговая. Мы Робины Гады!

— Знаешь что?! А если бы Надежда наняла киллера по мою душу?

— Ой, вот только не надо утрировать! И если уж на то пошло, то ей и сейчас хватит средств его нанять. Только решиться на мошенничество или убийство — это, знаешь ли…

— Знаю, Оди! А продажа ребенка — это весомый грешок для нашего законодательства, как думаешь? Так вот, все это — мое дело! И да — это я буду решать, куда ей тратить свои средства. Считай, что я возвращаю долги! Когда-то мои родственники продали меня задорого совершенно незнакомому человеку, и целых шестнадцать лет не беспокоились и не интересовались, жива ли я. А вдруг покупателю понадобилось бы мое здоровое сердце? И если моя бабка не желала мне зла и убеждала саму себя, что делает только лучше, то, поверь, Надежда была бы только рада, чтобы я исчезла навсегда.

Одиссей смотрит на меня совершенно безумным взглядом, не в силах поверить, что я говорю правду. Честно говоря, я сама так и не смогла узнать, заплатил ли Демон моим опекунам обещанную сумму за отказ от меня. После неожиданно открывшихся тогда обстоятельств, полагаю, что нет. Но разве это что-то меняет? Гораздо весомее сам факт их согласия на продажу.

— Ты сейчас шутишь? — бормочет Одиссей. — Тебя реально продали?

— Не шучу! К счастью, мне очень повезло, что со мной поступили именно так. Только вспоминать в своих молитвах я всю жизнь буду того, кто меня купил, а не тех, кто продал.

— Покупатели слепили из тебя редкостную стерву, — снова тяжело вздохнул Одиссей.

— И ты, мой дорогой, уже очень крепко со мой завязан и слиться никак не получится. А иначе ты ведь понимаешь, что после всего, что ты обо мне знаешь, мне придется тебя… убрать?

Пупсик шумно сглотнул и покосился на дверь.

— А сейчас была шутка. Прости, Одик, — я обняла его за шею и поцеловала в порозовевшую щечку.

— Даже и не знаю…

Звонок от консьержа заставил нас обоих уставиться на дверь.

— Оди, ты проспорил мне сотню баксов, — объявляю с победной улыбкой.

— Это мы еще посмо… — договорить Пупсик не успел, потому что в комнату вошла Римма и торжественно объявила, что внизу курьер с очередным букетом.

— Этот Соболев вообще придурок конченый, — бухтит Одиссей, доставая портмоне.

— У него мать в двух шагах от паперти, а он на цветы разоряется. Если это не похоронный венок, то готов поспорить, что сегодняшний букет отравлен.

— Диан, тебе пора сменить адвоката, — с серьезным видом прокомментировала Риммочка. — Этот стал слишком трусливый и злой.