Наконец-то она почувствовала себя умиротворенной.

Спокойной и… стыдящейся.

Во время полуденного затишья в кафе Саманта зашла в кухню.

— Что-то случилось? — Джаз оторвала взгляд от стойки, где в этот момент взбивала шоколадный крем для канноли (прим. традиционный сицилийский десерт: вафельные хрустящие трубочки с начинкой из сыра (как правило, рикотты), пропитанной сиропом со вкусом ванили или шоколада).

— Мне нужны взбитые сливки, — Саманта направилась к холодильнику и вытащила упаковку взбитых сливок и упаковку половинчатых сливок «half-and-half» (прим. сливки, получаемые при смешивании равных частей цельного молока и нежирных сливок, что дает при низкой калорийности богатый, насыщенный вкус). — Так, и еще непочатые бутылки сиропа, — вытащив из-под раковины упаковку, она взяла из нее две бутылки.

На кухню она пришла с намерением отвлечься. Она готова была завязать разговор о чем угодно. С той безумной ночи в спортзале прошла уже неделя, но мрачная угрюмость, угнетавшая ее все эти дни, не позволяла заговорить.

Джаз взглянула на нее поверх очков.

— Как ты? — с сочувствием спросила она.

— Нормально, — пожав плечами, Сэмми поставила ароматизированные сиропы и сливки на стойку.

— Ну да… — Джаз высыпала в миксер пакетик шоколадной стружки. — Свежо предание, да верится с трудом. Я хорошо знаю свою крошку Сэмюэль. И она не такая тихоня. И уж точно не такая… м-м-м… ворчунья. Столько времени прошло, а ты все еще мучаешься из-за той стычки?

— Из-за нее, — Саманта открыла дверцу шкафа и достала стеклянную миску с мерной чашкой.

— И что решила?

— Да, ты была права. С меня хватит. Я больше не пойду туда. Конец истории.

— Хорошо все обдумала? — Джаз склонила голову набок. — Уверена?

Теплый взгляд подруги смутил Сэмми.

— Да, — резко отвернувшись, она схватила баллончик со взбитыми сливками.

— Ну и хорошо, — неспешно кивнула Джаз. — По крайней мере, ты попыталась. Это было чертовски смело с твоей стороны, — она вернулась к своему крему, а Сэмми облегченно выдохнула.

Наконец-то ее оставят в покое.

Она взбивала половинчатые сливки с большей силой, чем требовалось, так как едва сдерживала гнев, вспыхнувший при воспоминании о той идиотской ситуации. Ее раздражение было связано не столько с самим нападением. По большему счету ее терзала жуткая досада на себя. За дикий испуг. За потерю контроля над своими реакциями. Как только ее мысли возвращались в тот вечер, горло сжимало спазмами от жгучей ярости на тех придурков и на саму себя.

А еще она не могла перестать думать о Киллиане.