Начальник штаба флота контр-адмирал Пантелеев тяжело вздохнул. Вспомнились предвоенные годы. Стремительный рост флота и размах поставленных перед ним задач. Поход в порты Прибалтики, судьба которой была решена подписанием секретного договора, являющегося приложением Советско-германского договора о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года. Война с Финляндией, захват Выборга и Ханко и выход на просторы Балтики. Разработка последующих планов, от которых захватывало дух.

Пребывающий в сладких мечтах штаб флота был очень грубо разбужен 22 июня воем немецких бомбардировщиков и грохотом танков. Толстенные папки с совершенно секретными планами — результат длительной и кропотливой работы предвоенных лет — даже не вскрывались и пылились на полках секретного отдела. А в этих папках было все — даже план высадки и поддержки десанта в устье Сены, но не было даже наброска плана эвакуации собственных военно-морских баз.

Адмирал Пантелеев горько усмехнулся. В самом деле, кто мог осмелиться заикнуться об этом до начала войны? Какое там заикнуться, даже подумать никто не осмеливался, что необходимо составить подобные оперативные документы. А уж тем более он сам. Никто не знает, сколько ему пришлось пережить из-за своего непролетарского происхождения. Слава Богу, еще, что он родился в артистической семье, а не, скажем, в офицерской или в семье зажиточного крестьянина. Никто не знает, что он пережил в последние годы, когда кровавый нож вождя-мясника кромсал вооруженные силы. Сколько он написал объяснительных по поводу своего происхождения, сколько товарищей и сослуживцев проводил в небытие, как будто уже провоевал страшную войну. И научился молчать.

Почему-то вспомнилась история с его старым другом, флагманским штурманом КБФ, капитаном 1-го ранга Александром Забегайло, вычищенным из флота «за бухарино-зиновьевский» образ мышления. Некоторых моряков не решались арестовывать прямо на флоте: сперва увольняли в запас, а потом брали. Так запланировали и с Забегайло. Но он, прибыв в Ленинград на Биржу труда, получил направление электромонтером на завод «Большевик» и бесследно исчез. Загудел всесоюзный розыск. Рабочей версией Особого отдела флота было предположение, что бывший флагштурм сбежал к немцам, прихватив оперативные планы захвата Датских проливов. Безусловно, без сообщников он не мог осуществить столь дерзкий план. Следы явственно вели в штаб КБФ. Пантелеева допрашивали несколько раз. Следователи выслушивали его версии, скептически ухмылялись и переглядывались. Неизвестно, чем бы все это дело кончилось, если бы Забегайло, наконец, не обнаружили.

Оказалось, что бывший флагштурм плавает электронавигатором на одном из сейнеров в Мурманске. Далее выяснилось, что в пивной у Московского вокзала он встретил случайно каких-то своих дружков, плавающих рыбаками на севере, и те утащили Забегайло с собой в Мурманск. Немедленно арестовать Забегайло было невозможно, поскольку он был в момент обнаружения в море. Эфир заполнился срочными шифровками, но когда сейнер Забегайло вернулся в Мурманск, выяснилось, что весь местный НКВД частично расстрелян, частично посажен, частично разогнан. Это уже были последствия снятия с должности и расстрела наркома Ежова. Обрадованный Забегайло уж было хотел снова выйти на путину, но тут пришло предписание о возвращении его на флот.

Пантелеев хорошо знал, что счастливый, почти «святочный» конец истории Забегайло совсем не типичен. Большую дань специалистами заплатил флот очередной волне террора. И многим было ясно, что раз уж террор начал пожирать вооруженные силы и службу безопасности, то он явно вышел из-под контроля тех, кто им управлял, приняв форму «морового поветрия». «Поветрие», как языком, слизнуло почти все высшее руководство военно-морскими силами. По фантастическим обвинениям были расстреляны без суда и следствия адмиралы: Муклевич, Орлов, Викторов, Панцержанский, Кожанов, Душенов, Петров, Смирнов вместе со штабами и семьями. Метастазы пошли дальше, пожирая командиров кораблей, старпомов и просто рядовых специалистов. Наркомом ВМФ был назначен знаменитый Фриновский, переведенный на этот пост с повышением из НКВД.

Не будучи моряком и, естественно, ничего не понимая в делах флота, Фриновский свою энергию направил на уничтожение личного состава ВМФ, лично составляя и утверждая списки моряков, подлежащих ликвидации. Неизвестно, что бы вообще осталось от командного состава флота, если в марте 1939 года Фриновский сам не был бы расстрелян, и целый месяц место Наркома ВМФ оставалось вакантным.

Наконец нашли смелого человека — им оказался адмирал Кузнецов. По сути своей глубоко порядочный человек, выходец из глухого поморского села, влюбленный в море и флот, он тем не менее ни по знаниям, ни по опыту не соответствовал занимаемой должности. Придя в ужас от зияющих дыр в структуре руководства ВМФ на всех уровнях, Кузнецов имел мужество добиться приостановки «чистки» флота. Мало того, по его ходатайству, которое могло стоить ему головы, из тюрем и лагерей были освобождены и возвращены на флот моряки, которых удалось разыскать в лабиринтах ГУЛАГа. Зияющие дыры были заткнуты молодыми кадрами без опыта и знаний, поскольку возвращенные на флот из тюрем, сломленные духовно и физически, уже ни на что не годились.

И как всегда бывало в истории России, в разгар «морового поветрия» произошло нашествие. Нашествие началось, а планов на отступление не было. А когда отступление происходит без плана, оно всегда превращается в панические бегство, в хаос управления, в организационную неразбериху, истерику, взаимное обвинение. Некомпетентность командования, еще сносная для мирного времени, оказалась вопиющей. Уровень подготовки личного состава — катастрофически низким. Страшные потери флота в первые месяцы войны вызвали естественную реакцию в Москве: кто конкретный виновник катастрофы на море? Штаб КБФ наполнился приезжими прокурорами и следователями. Адмирал Пантелеев, как Козлевич в «Золотом теленке», днем работал, а ночью давал показания. Инстинкт самосохранения подсказал, что все надо валить на армию: потери баз, бесконечные перебазирования, формирования и расформирования соединений, передача личного состава в распоряжение сухопутного командования, некомпетентность отдельных командиров.

Но в «стрелочниках» правосудие не нуждалось — оно искало главного виновника. Само это понятие на фоне сложившейся обстановки было очень широким и неконкретным. Что мог им ответить Пантелеев? Задавайте свои вопросы армии, а не нам. А мы делаем все, что можем. Мы гибнем, мы истекаем кровью, имея двадцатикратное превосходство над противником на Балтийском театре. Почему? Хотелось им сказать: «Потому что мы никогда не умели воевать на море, мы и сейчас не умеем и никогда не научимся!» Но адмирал Пантелеев промолчал, ибо если он чему-то и научился за последние годы, так это искусству молчать.

Стремительное приближение немцев к Таллинну, как ветром, сдуло заезжих прокуроров. Прокуроры улетели на специальном самолете, а флот остался, сгрудившись на рейде и в гаванях Таллинна, ожидая решения своей судьбы...

Все эти мрачные мысли не мешали адмиралу Пантелееву работать. Он просмотрел составленные штабом графики эвакуации, состав конвоев, распределение по конвоям тральщиков и кораблей охранения, графики посадки войск на транспорты, мероприятия по предотвращению паники и неразберихи. Кое-что нужно подправить, кое-что изменить. Пока это все фантазии — приказа на эвакуацию нет. Текущие дела: совещание старших артиллеристов кораблей у флагманского артиллериста Сагояна. Чтобы обеспечить отход войск в гавани, флот должен выставить сплошную стену заградительного огня. Каждому кораблю будет нарезан сектор обстрела, по которому он должен будет вести непрерывный огонь. Легко сказать! Боеприпасы на исходе и нефти нет, танкеров почти не осталось.

И еще проблемы — эвакуация раненых. Огромные потери на сухопутном фронте выявили полную неготовность медицинского управления КБФ к приему такого количества раненых. Не хватает врачей, медикаментов, помещений для содержания раненых, число которых растет в геометрической прогрессии. Единственное, что остается — это эвакуировать их в Кронштадт. Немцы не уважают знаки Краевого Креста на наших транспортах, топят их с каким-то еще большим остервенением. Трагедия госпитального транспорта «Сибирь» уже обошла все газеты мира.

Сегодня на рассвете с тяжелоранеными на борту уходит в Кронштадт транспорт «А. Жданов». Пойдет в составе конвоя — так надежнее. В состав конвоя включены также пароход «Даугава» (ВТ-522), пароход «Эстиранна» с ранеными и рабочими-эстонцами, драгоценный танкер №11 с нефтью и бойцами эстонской армейской части и пять небольших каботажных пароходиков — бывших эстонских и латвийских. В охранении этого конвоя пойдут; эсминец «Энгельс», ледокол «Октябрь», вооруженное гидрографическое судно «Гидрограф» и ПБ «Аэгна». Пять вспомогательных тральщиков 5-го дивизиона по возможности должны обеспечить проводку конвоя через многочисленные минные поля, выставленные немцами и финнами. Плотность этих минных полей особенно велика у мыса Юминда-Нина, и придется организовать траление, чтобы очистить этот район от мин.

Нет тральщиков, нет квалифицированных минеров, а имеющимся тральщикам невозможно обеспечить надёжное прикрытие с воздуха и моря.