Как он и предполагал изначально, здесь было нечто среднее между детским садом, деревней на колесах и цыганским табором. В прямом, кстати, смысле – несколько представителей этого кочевого народа и впрямь затесались в толпу беженцев. Цыган же Хромов не любил, и их присутствие настроения ему не добавило.
Итак, люди, телеги, лошади, коровы – их Сергей первоначально не видел; останавливаясь на отдых, скотину отогнали пастись в небольшую ложбинку, надежно скрывавшую от посторонних глаз. И что с ними теперь делать? И если бы только коровы, но тут же козы, овцы, свиньи… Вон, даже куры – этих, правда, везли в телегах. Полнейшее веселье, разбавленное густо висящими в воздухе матюгами побитых мужчин и всхлипами испуганных женщин. Очень похоже, банальная для этой поганой войны картина, лишь на видевшего ее в первый раз производящая впечатление.
Впрочем, хуже всего, на взгляд Сергея, оказалась даже не подборка скотины и не цыгане. В конце концов, они хотя бы обречены слушаться и молиться на спасителей. Немцы их – это Хромов помнил, когда-то в кино видел – с превеликим удовольствием отправляли в концлагеря или расстреливали, причем даже активнее, чем истинных евреев. Нет, хуже всего дело обстояло с общей подборкой национального состава.
Русских здесь почти не было, только среди красноармейцев, да и то не все. А беженцы… Кто-то с Украины, кто-то с Белоруссии, но подавляющее большинство – поляки, из тех, кто оказался в СССР после тридцать девятого года. Правда, теперь была возможность смотреть на своих людей чуть свысока и говорить с нотками «а я вас предупреждал». К полякам отношение у них было так себе, помнили и Польскую кампанию Тухачевского, закончившуюся разгромом, и то, как доблестные шляхтичи-кавалеристы несколько лет тренировались на пленных красноармейцах в рубке лозы. Помнили провокации на границе. И как поляки разбегались, практически не пытаясь сопротивляться в том же тридцать девятом… Да и, откровенно говоря, более ранние обиды тоже не забыли. Словом, знай они, что за контингент здесь собрался, может, и вмешались бы, но далеко не так азартно. Впрочем, что сделано – то сделано, назад не отыграешь.
А вот Громов чувствовал себя, похоже, как рыба в воде. Очень быстро перешел к инвентаризации всего и вся, явно уже прикидывая, что во что запрягать. Ну да, он ведь на такое, небось, еще в ту войну насмотрелся. Ну и пусть занимается. Настроение при мысли о том, что можно переложить процесс, в котором мало смыслишь, на чьи-то широкие плечи, разом улучшилось. Все же повезло с тем, что сразу нашелся такой соратник. На этой мысли Сергей ловил себя уже не раз, что, впрочем, не снижало ее актуальности. Оставалось только послать одного человека к Мартынову с кратким отчетом о происшедшем, свистнуть Хинштейну, чтоб не маялся без дела, а помогал, благо штык на винтовке смотрелся внушительно, и направиться к пленным, дабы уточнить кое-какие моменты.
Уже когда Сергей подходил к полицаям, он поймал себя на мысли, что неосознанно копирует поведение немецких офицеров. Точнее, свое представление о том, как эти самые офицеры должны себя вести по отношению к представителю низшей расы. Хотя, откровенно говоря, в данном случае ничего плохого в таком поведении не было. В конце концов, любой предатель по определению низший. Так что трофейная куртка на плечах, тонкий ивовый прут вместо стека в руке. Им так удобно лениво похлопывать себя по голенищу трофейных же сапог… Или, подцепив под челюсть стоящего на коленях со связанными за спиной руками полицая, заставить его поднять голову.
– Ну, рассказывай, как поживает твое никому не нужное здоровье. Нет ли каких жалоб… на жестокое обращение с животными, к примеру.
Трудно сказать, понял ли вот так, с ходу, не обремененный излишним образованием полицай, что его только что назвали козлом. Все же юмор начала двадцать первого века не то чтобы тоньше нынешнего, а, скорее, более иносказательный. Но сам по себе оскорбительный тон был легко уловим. Только вот опасающемуся за здоровье, не особенно храброму от природы человеку на победителя обижаться не положено. Так что оставалось лишь изобразить на лице смирение и ответить… или промолчать, что полицай и сделал. Поморгал заплывшими от синяков глазами – и смолчал.
– Вот что, – Сергей отдал должное его деликатности. – Я бы тебя с удовольствием обидел, но лучше, чем у природы, у меня все равно не получится. Поэтому давай так. Я спрашиваю – ты отвечаешь. Правду и только правду. Если молчишь – отрежу тебе для начала уши, а потом и… все остальное. Так что выложишь мне все секреты генштаба, просто будет это куда больнее. Ну что, мальчик, ты меня понял?
Возрастом полицай был, пожалуй, раза в два постарше студента, но на «мальчика» почему-то не обиделся. И отвечал быстро, не задумываясь. Кстати, его товарищ по неудаче все подтвердил. Правда, с некоторыми уточнениями.
Знали они, стоит признать, немного. Просто в их городке стоял немецкий гарнизон, сейчас находящийся в состоянии «низкого старта». О том, что где-то неподалеку гуляет сильный отряд окруженцев (Хромов с Альбертом переглянулись и невольно фыркнули), немцы знали и, откровенно говоря, побаивались. Вернее, сначала-то им плевать было, как же, победоносный вермахт и все такое, но потом, видимо, информации накопилось достаточно, чтобы сообразить: неполную сотню «зольдатен» без намека на бронетехнику русские, случись им завернуть на огонек, намотают на гусеницы походя. Обстановка, соответственно, царила нервозная, а ведь надо было в городе и окрестностях еще и за порядком следить!
В понятие слежения за порядком входил и перехват таких групп беженцев, что встретилась им здесь и сейчас. Обнаружили ее с воздуха – ну да, в отличие от спаянного дисциплиной и имеющего опытного командира отряда Мартынова, эти тащились абы как и о маскировке особо не задумывались. Вот их и заметили, после чего с немецкой педантичностью доложили куда следует. И командующему гарнизоном майору требовалось как-то отреагировать. Он и отреагировал, вполне адекватно, кстати. Вместо того, чтобы распылять силы, выделяя для отлова надежных солдат, он отправил лейтенанта с унтером и группу свеженабранных полицаев. Все равно ни на что особое они не годились. Ну а те без особых проблем выследили не маскирующихся толком беженцев, догнали едва плетущихся людей да накрыли их на стоянке, благо тем и защищаться-то нечем было. Несколько винтовок у красноармейцев не в счет, те и за оружие-то схватиться не успели. Вот и вся история…
Двумя часами позже Сергей докладывал о происшедшем Мартынову и прочей честной компании, стараясь делать это максимально четко и точно, ничего не добавляя от себя. Видимо, получилось неплохо – полковник лишь кивал одобрительно. Да и остальные, включая местных кадров, тоже не выказывали особого неодобрения. Только под конец один, здоровенный, как лось, младший лейтенант из пехоты, поинтересовался, а как же слова о том, что никого не надо спасать. Хромов в ответ лишь пожал плечами:
– Я их вытащил, конечно… Вот только мнения своего не изменил. Они абсолютно бесполезный для нас балласт, гиря на ногах.
– И что, у тебя есть предложения?
– Конечно, – Хромов усмехнулся. – Дать им оружие из наших запасов. У нас его хватает. Вон, хотя бы с этого боя оставшееся. Два десятка стволов – не комар чихнул. Пускай забирают – и шагают на все четыре стороны.
– И что с ними дальше будет?
– Думаю, если не испугаются, то они имеют неплохой шанс организовать партизанский отряд. Как показывает опыт Великой Отечественной, перспектива у такого рода движения неплохая.
– Чей опыт? – Кириленко влез, как всегда, невовремя. Но, зараза, наблюдательный, оговорку во фразе уловил моментом. Впрочем, там и оговорки-то одно слово, сейчас разрулим.
– Отечественная война тысяча восемьсот двенадцатого года. Помните о такой? Когда Великая армия Наполеона приперлась к нам – и крестьяне подались в леса. И подняли французов на вилы. И этих поднимут, если будут достойны предков. А тебе я бы посоветовал учить историю, а не только по девкам бегать.