– В пятнадцать, – удивленно ответила Морти.
– Значит, думаешь, и мне пора?
– Пора, только я же говорила – не возьмет тебя никто.
– Твоя правда, набор костей, метр кожи и голубые озорные глаза, – решила я пошутить.
– Не голубые, а зеленые, – серьезно ответила Морти. – Тебе лучше говорить, что тебе тринадцать, а то засмеют.
– Зеленые глаза? Слушай, а почему у нас дома зеркала нет? Ты знаешь, что такое зеркало?
– Конечно, я ж не из провала!
– Из чего?
– Из провала – это место такое у нас на окраине – там шахта была, она осыпалась, а кое-какие деревянные своды остались, там зимой нищие живут. Вот у них только зеркала дома нет.
– А еще у нас… Мда, чот вообще грустно все. А ты мне можешь принести зеркало?
– Твоя мать считает, что зеркала для зла, она на ощупь причесывается.
– Да я уже поняла, что мне сказочно повезло родиться у этой женщины. Так что там с зеркалом?
– Давай тебя помоем – воду я уже грею, аж два ведра, – указала она на очаг. Причешу тебя, и на улицу выйдем. Дочка моя тоже на ярмарку придет, а мы по дороге в витрину посмотрим. Ты себя раньше только в ней и видела.
– Я совсем страшная? – вздохнув, спросила я.
– Не совсем, а если кормить, то красавицей станешь – у тебя и глаза отцовы, и волосы. И мозги, вроде, тоже его теперь.
– Ладно, поправиться – это нам как два пальца…
– С такой матерью, да еще в монастыре… Не советую мечтать, – перебила меня Морти, поняв, что я хотела сказать. Для меня, всю свою жизнь, борющуюся с лишними кило, ощущать себя дистрофиком было ново – я могла сесть на табурет, рядом поставить на него стопу, а колено в этот момент прижималось к груди. Вернее, к месту, где она должна быть. Ощущения новые и от этого просто дикие. А еще, на табурете сидеть было больно – кости упирались в дерево.
– Ладно, Морти, раньше времени не надо меня оговаривать, решила мыть, иди и мой, – прервала я беседу и тихонько, по привычке, начала подниматься наверх.
Небольшая сидячая ванна занимала угол в туалете. Морти принесла туда два ведра воды, что согрелись на очаге, потом разбавила холодной, заставила меня раздеться и залезть в воду. Кожа, сразу, как я разделась, стала похожей на голубую пупырышную курицу, что покупала моя настоящая мать в восьмидесятых. Так вот почему они были такими – их долго не кормили, а потом ощипывали еще до смерти, они моментально замерзали и умирали от своего же вида. Я засмеялась, чем страшно напугала Морти.
– Я подумала, что на курицу похожа, – решила я успокоить ее, показав ей мурашки на бедре.