Саманта не произнесла ни слова, когда он, соскочив на землю, снял ее с лошади. Она не отреагировала даже на эротичное прикосновение, когда, соскальзывая на землю, на долю секунды прижалась к его торсу и его губы оказались в непосредственной близости от ее губ. На мгновение заколебавшись, словно раздумывая, поцеловать ее или нет, он произнес:

— Мои люди погнали небольшое стадо на железнодорожную станцию. Так что их не будет несколько дней.

Саманта продолжала хранить молчание.

Выпустив ее наконец из рук, он добавил:

— Если хочешь, можешь посидеть в доме, пока я буду перековывать твоего мерина.

Саманта все так же молча двицулась в указанном направлении, слыша у себя за спиной шаги хозяина ранчо.

— Дома никого нет, — повторил Мэтт, закрывая за собой дверь.

Она повернулась к нему, услышав, как шумно и часто он стал дышать. Его взгляд в полумраке комнаты сообщил ей о том, о чем она постоянно думала в последнее время.

— Я, знаешь ли, вовсе не хотел уезжать от тебя в то утро. — Потом, не дожидаясь ответа или какой-либо реакции с ее стороны, продолжил: — Никогда еще не говорил тебе «прости меня», а вот теперь говорю. Прости меня, Саманта, за то, что произошло. Я искренне сожалею о том, что мы никогда не сможем быть вместе. И причина, насколько я понимаю, тебе понятна… Ты уж извини, что все так вышло.

— Только не надо снова передо мной извиняться. — Саманта, как ни старалась, не могла скрыть пробивавшуюся в голосе дрожь. — И вообще: не надо больше ничего говорить, Мэтг. Просто люби меня, как если бы на свете не существовало никакого «завтра», а я постараюсь как можно искуснее притвориться, что так оно и есть на самом деле.

Мэтт, казалось, на долю секунды потерял дар речи, а потом заключил девушку в объятия.

Саманта не противилась, когда Мэтт прикипел к ее губам поцелуем, после чего не менее минуты стояла неподвижно в его объятиях в полумраке комнаты, словно дегустируя его поцелуй. Вкус поцелуя оказался восхитительным, и она не стала возражать, когда Мэтт начал развязывать завязки и отстегивать крючки на ее платье. Расстегнув на ней блузку, Мэтт припал губами к ее груди, выказав при этом такое страстное желание, какое могло сравниться лишь с желанием Саманты продемонстрировать ему во всей красе свой бюст. Она все крепче прижималась к нему по мере того, как желание его возрастало и стремление к физической близости становилось все неуемнее.

В этой связи она упустила момент, когда Мэтт совлек с нее юбку с разрезом и избавил от прочих менее значимых предметов гардероба, мешавших лицезреть ее нагую плоть. То почти гипнотическое состояние, в котором она находилась, заставляло ее вести себя тихо и смиренно принимать предназначавшиеся ей ласки — все эти поцелуи, нежные пожатия и влажные прикосновения, когда он проводил кончиком языка по ее телу.

Однако она затрепетала, словно осина на ветру, когда он добрался до ее промежности и его губы коснулись заветной расселины у нее внизу живота. В этот момент ею овладело такое острое желание принадлежать ему, что она не оказала своему похитителю почти никакого сопротивления, пролепетав лишь несколько неразборчивых слов. Тогда он поднял на нее глаза и прошептал:

— Сколько бы ни продолжалась наша любовь, я хочу, чтобы это было истинное, ничем не замутненное чувство, о котором мы могли бы потом вспоминать с восторгом и счастливой улыбкой. Позволь же мне доказать, Саманта, что такое возможно.

Его взгляд, казалось, околдовал ее, и Саманта лишилась последних сил к сопротивлению. Покорно прикрыв глаза и держа его за плечи, она позволила ему делать с ней все, чего он пожелает.

Влажные поцелуи Мэтта в область промежности разбудили в ней неведомые доселе чувства и ощущения, и она полностью растворилась в них. Лишь усилилась бившая ее дрожь, а ноги сделались словно ватные, и ей пришлось крепче ухватиться за его плечи. Само собой, ни о каком противодействии с ее стороны не могло быть и речи.

Страстное неконтролируемое желание близости с этим человеком продолжало расти у нее внутри, и она начала тихонько постанывать, когда поцелуи, которыми награждал ее Мэтт, становились все более обжигающими и настойчивыми. Теперь ее сотрясала уже не мелкая, а крупная дрожь, от которой колебалось все её тело, а ноги стали подгибаться, поэтому он поддерживал ее корпус в вертикальном положении, крепко ухватив за ягодицы. Помимо всего прочего, эта позиция обеспечивала ему более удобный доступ к ее гениталиям. Нечего и говорить, что эта обрушившаяся на нее волна страсти вознесла ее чуть ли не на вершину блаженства.

Окружающий мир расцветился у нее перед глазами, краски стали переливаться словно в калейдоскопе, когда она почувствовала начавшие охватывать ее первые сладостные судороги. Полностью отдавшись завладевшему ею наслаждению, она перенеслась в некие горние выси, где не было ничего материального, а существовали лишь чувства и эмоции.

Судороги страсти оказались настолько сильными, что она была в полном изнеможении и рухнула на колени. А когда открыла глаза, то оказалась лицом к лицу с Мэттом, который, держа ее голову в ладонях, прошептал: