— Опять хочешь свернуть себе шею? — спросила мать у Греты.
— На все воля Божья, — отозвалась та, заходя в свою комнату.
— Воля Божья!.. Идите есть! Вон, ешьте фасоль!
— Угу, — отозвался Клайс из своей комнаты за перегородкой. Грета задернула жалюзи и лишь тогда включила настольную лампу. Улыбнулась распятию на стене.
— Я сейчас!
Монстроборец Иесус терпеливо ждал. Зеркальце вместо лица тускло блестело, отражая нить накала. Свет лампы падал на комод и застланную коричневым пледом узкую кровать. Других предметов мебели в этой комнате не было, если не считать железного сундука под кроватью и канделябра в углу под распятием. В канделябре белели трупики свечей. Цветок на подоконнике никто не поливал, он стоял грустный и наполовину засохший. Грета зажгла свечи и выключила лампу. Пластиковая бутылка с остатками воды была покрыта изнутри зеленоватым налетом, Грета вылила воду в цветочный горшок и посмотрела на распятие. Когда она говорила с Монстроборцем в последний раз? Не так, как в больнице, а со всеми обрядами, дающими право задавать Иесусу вопросы? Сколько же надо ему рассказать, ночи не хватит!
— Грета! — донеслось с кухни. — Клайс, позови ее!
Клайс возник на пороге. Он успел переодеться, на нем был черный бадлон со стоячим воротничком и зеленые вельветовые штаны с карманами на бедрах. Грета на секунду залюбовалась им. Клайс поглядел ей в глаза и все понял — и то, что Грете необходимо поговорить с Монстроборцем, судя по горящему канделябру, и то, как она успела соскучиться по своей келье (Клайс иначе ее комнату не называл). В комнате Клайса все было иначе — у потолка вращались голографические планеты и покачивались модели звездолетов, свисающие с крючков, а на стене переливался сполохами здоровенный плакат с боевыми роботами, штурмующими космическую базу во имя Иесуса. Рядом висело распятие, но Грета была уверена, что Клайс во время вечерней молитвы разглядывает плакат. Еще у Клайса был визор и видеоприставка с кучей игрушек. И простреленный танковый шлем, найденный на Полигоне, и склеенные из картона крепости (они их мастерили вместе с Полом), и комиксы, и куча всего того, что обычно встречается в комнатах мальчишек, включая шкаф со скомканными вещами и секретер, вроде бы аккуратный, с вытертой пылью, но внутри…
— Ты идешь? — спросил Клайс.
— Пошли, — вздохнула Грета. Кроме Монстроборца, она с радостью поговорила бы с братом, но дома это было невозможно. Слишком тонкие стены, слишком важные вещи предстояло обсудить.
Клайс подмигнул ей.
“Еще успеем поговорить.”
Грета улыбнулась краешком рта.
Кухня была совсем крошечной. А может, слишком много места занимал круглый стол. Грета тут же уселась на свое место, Клайс — рядом с ней. Мать молча поставила перед ними тарелки с разогретой фасолью, масленку с натуральным маслом и корзинку с нарезанным хлебом.
Помолившись, они принялись за еду.
Атмосфера была гнетущей. Грета научилась этого не замечать, но так было всегда. Она скосила глаза и поглядела на мать. Та была занята серьезным и совершенно бесполезным делом — она протирала посуду полотенцем, прежде, чем убрать ее в шкаф. В их семье говорить во время еды вроде бы не запрещалось, но лучше этого было не делать. Клайс легонько задел под столом коленом, указал глазами на фасоль:
“Давай наперегонки!”
Сам он почти уже доел. Грета поднажала, но держать ложку приходилось левой рукой, а это было не совсем удобно. Клайс не спешил, давая ей фору. А потом, когда Грете оставалась всего пара ложек, лихо слизнул остатки фасоли и предъявил чистое дно. В его глазах блестели лукавые искры. Грета едва сдержалась, чтобы не крикнуть “Так нечестно!”.
— Вы поели? — сухо спросила мать.
— Да, — хором ответили Грета и Клайс.