— Западное сознание устроено так, что не доверяет ничему, чего не понимает, — ответил шофер. — За всем непонятным оно видит свои собственные злые устремления. У нас нет людей с копьями, как у вашего папы.

Преподобный Пауэлл попытался объяснить, что он баптист, а посему папа вовсе не является его духовным руководителем, и, кроме того, швейцарская гвардия в Ватикане существует просто как украшение и никогда не пускает в ход оружие. Шофер согласно кивал головой, пока Пауэлл с ним не расплатился, накинув щедрые чаевые, а потом издал воинственный и вместе с тем прощальный клич и заявил, что папа — агент Центрального разведывательного управления и что-то еще в том же духе.

Преподобный Пауэлл крикнул шоферу вдогонку, чтобы тот подождал его — он скоро поедет назад, но, как ему показалось, в ответ из старого кашляющего и плюющегося «паккарда» раздался язвительный хохот.

Когда Пауэлл снова обратился лицом к воротам, он увидел, что они открыты.

В проеме стоял индийский жрец в розовом одеянии и улыбался. Лоб его пересекала полоска, нанесенная какой-то серебристой краской.

— Добро пожаловать, преподобный Пауэлл. Мы уже давно ожидаем вас.

Преподобный Пауэлл прошел во двор. Тяжелые окованные ворота медленно затворились с тихим стоном, хотя людей, закрывших их, видно не было.

В самом центре двора возвышался великолепный розовый дворец. За ним, на горизонте, виднелись заснеженные вершины гор Виндхья. Цветные стекла отбрасывали мерцающие зайчики на розовые стены дворца, а золотой купол, венчавший сооружение, сверкал так ослепительно, что пастор поневоле отвел глаза.

— Дядя Титус! Дядя Титус! Вы здесь! Уй ты! — раздался молодой женский голос. Голос был похож на голос Джоулин, но принадлежал он юной девушке с очень темными глазами. Она бежала к преподобному Пауэллу, громко шлепая сандалиями. На голове ее было розовое покрывало, а лоб пересекала серебристая полоска. Подбежав поближе, она сказала:

— Наверное, мне больше не следует говорить «уй ты».

— Джоулин? Это ты?

— Вы не узнали меня? Я очень изменилась?

— Глаза.

— О, это от соприкосновения с Высшим Блаженством.

Она обеими руками схватила сильные усталые руки преподобного Пауэлла, ловко выхватила у него потрепанный фанерный чемоданчик, хлопнула в ладоши, и жрец в розовых одеждах подбежал к ним и взял вещи пастора.

— У тебя веки накрашены чем-то вроде угля, — заметил преподобный Пауэлл.

Он чувствовал, как ее коготки щекочут ему ладонь, и инстинктивно отнял руку.

Она рассмеялась.

— Грим на веках — это только внешнее. Глазами вы видите грим. Но вы не видите того, что происходит внутри, не видите, как мои глаза купаются в озерах светлого мерцания.

— Мерцание? — переспросил Пауэлл.