— Хороший период. И все-таки Бэй. Ты, конечно, играешь русского?
— Я не могу тебе сейчас ничего говорить, естественно. Это будет один из самых дорогих проектов Netflix, полнометражный фильм. В картине есть всё, что мы знаем о Бэе, все составляющие того, что он умеет делать, — такая супер-экшен-комедия, мегаблокбастер. Я много чего повидал в своей жизни, многих режиссеров повидал, но Майкл — абсолютно гениальная, сумасшедшая, можно даже сказать, сумасбродная личность, в каком-то смысле фурия. Как он работает, как у него в голове складываются эти тысячи кадров, как он всё это видит! У него там параллельно пять камер, бегающие операторы, вертолеты — в общем, очень круто побывать рядом с таким гением на съемочной площадке.
— Ты снимался в сценах с Райаном Рейнольдсом?
— Да, у Райана главная роль. Смешно, что мы опять с ним увиделись. До этого снимались в «Телохранителе Киллера», они там с Самюэлом Ли Джексоном играли. Я за ним гонялся, а он в конце меня кокнул. Кстати, у Бэя был такой международный каст, собрали актеров из разных стран: и французская актриса была, которая играла у Тарантино в «Бесславных ублюдках» (она там убивала Гитлера), и Лайор Раз из Израиля, звезда сериала «Фауда»… Видишь, как они работают, всё глобализировалось.
— Из России был только ты?
— Из России только я, да.
— В Америке у тебя сплошные экшены — «гонялся», «кокнул», а в России ты играешь совсем другие роли — например, Владимира Маяковского — с его трагической судьбой. То есть на чаше весов непременно должно быть и одно, и другое?
— Слушай, безусловно, это всё разные жанры. Ну и потом, я в Америке не только в экшене задействован, в прошлом году снимался в последнем сезоне сериала «Американцы», у меня там была очень драматичная роль. Понимаешь, в Голливуде я ну не студент, конечно, но я только три-четыре года снимаюсь, участвую в разных проектах. Тут совершенно другое отношение к работе. Получить пускай маленькую роль в проекте Netflix — это просто невероятно круто, тут дикая конкуренция. Но, безусловно, мне, как артисту с амбициями, приятно, что в России у меня большие интересные роли и большие интересные проекты. В этом смысле я, конечно, счастливый человек. Да и здесь, в Америке, я тоже счастлив. На самом деле я всему рад.
— Кстати, я помню, как ты играл в водевиле — дипломном спектакле в Щукинском училище.
— Господи, ты это помнишь, это же было двадцать лет назад, офигеть!
— Я помню все этапы твоего большого пути, Юра. Могу тебе сказать, что там, в дипломном спектакле, ты выделялся не только очень высоким ростом, но и тем, как по-актерски точно существовал на сцене. Честно скажу, я никого не запомнил, кроме тебя, — ты тогда уже был состоявшимся артистом. Я был уверен, что у тебя успешно сложится театральная судьба. Но ты всё сразу оборвал.
— Ну почему же, какая-то театральная судьба у меня все-таки была.
— Я имею в виду твой отъезд в Америку после института.
— Да, я тогда сразу уехал. У нас в России мыслят какими-то стереотипами, стандартами: окончил институт — должен обязательно показываться в театры.
— Ты не показывался никуда?
— Я никогда никуда не показывался. Просто у меня были однокурсники, которые просили меня им подыграть на показах. Меня брали в Вахтанговский театр, еще куда-то, но я не собирался идти в штат. Вот эта репертуарная жизнь театра и вообще система того, как государственные театры существуют, — это всё просто не мое. Я не говорю, плохо это или хорошо. Просто это не для меня.
— А почему, Юра?
— Потому что мне кажется, что мир гораздо шире, чем конкретный театр, которому ты посвящаешь 365 дней в году, когда ты в принципе не можешь просто даже физически ни уехать куда-то, ни сняться где-то.
— Но многие ведь живут в таком ритме: уезжают на съемки, как-то договариваются.
— Да, живут. Но я тебе вот что скажу, Вадим. Я сейчас снимался в «Воскресенском», общался с ребятами, и я знаю, что многие молодые артисты уходят из театров со словами «зарплата 30 тысяч рублей, некая стабильность, но я ничего не вижу, что происходит за пределами театра». То есть театральная судьба — это такой вопрос спорный.