— Побежали, Вадик, побежали скорее! Бежим!
Александр Яценко
Плохой хороший человек
Его герои ершистые, колючие, с открытым сердцем и незащищенной душой. В 2005 году я узнал актера Александра ЯЦЕНКО. Он тогда уже снялся у Андрея Прошкина в «Солдатском Декамероне» и в картине Бахтияра Худойназарова «Шик». Я пригласил молодого актера в свою программу «Кто там…». Больше всего меня поразили тогда суждения Яценко о системе Станиславского: «Систему Станиславского я читал неоднократно. Все говорят про эту систему, и мне так стыдно за них становится. Потому что я понимаю, что вранье всё это: каждый работает, как умеет, и у каждого своя система. А эта система Станиславского — просто какая-то нелепая книжка. Если кто-то пробовал что-то по ней делать — это крах». Яценко обо всем этом говорил с таким искренним максималистским негодованием, что это невольно вызывало у меня улыбку.
О том, что можно жить по «своей» системе, Александр Яценко доказал в своих последующих ролях: особенно в резонансных «Оттепели» Валерия Тодоровского и «Аритмии» Бориса Хлебникова. Он живет и творит без оглядки на традиции и признанные авторитеты. Яценко настолько растворяется в роли, что ощущение, будто он играет самого себя в предлагаемых обстоятельствах, а это высший пилотаж. О себе Яценко говорит, что он социофоб: «Не могу находиться там, где много народу». И в этом нет никакой позы.
Интервью с Сашей мы сделали осенью 2017 года, как раз в это время в прокат вышел фильм «Аритмия», уже получивший Гран-при «Кинотавра». Самому Яценко «Аритмия» принесла приз за лучшую мужскую роль на «Кинотавре», а также на международных кинофестивалях в Карловых Варах и Чикаго, на Уральском кинофестивале, премию «Ника» и премию журнала ОК! «Больше чем звезды».
— Твой герой в «Аритмии» — влюбленный в свое дело врач «Скорой помощи», который переживает кризис семейных отношений. Ты так психологически тонко выстраиваешь свою роль!
— Спасибо, Вадим.
— За «Аритмию» ты собрал какое-то невероятное количество наград. Эта история повторялась и с другими картинами с твоим участием. Получается, чтобы фильм стал успешным, надо просто пригласить сниматься в нем Яценко.
— Ну, не факт. (Улыбается.) Это просто некая совокупность факторов. Я не знаю, как к этому относиться, понимаешь? Дико приятно, ну и всё.
— Вот «Аритмия» выходит в прокат, а сам ты уже давно живешь какой-то другой жизнью. В этом смысле театр — искусство настоящего, где всё происходит здесь и сейчас.
— Да, театр — это такая тренировка, это как спортзал для актера.
— У тебя сейчас есть эта «тренировка»?
— Сейчас нет. Меня недавно позвал Молочников Саня и так резко, со своей этой энергией, как он умеет, взялся за меня. Говорит, давай я тебе пьесу пришлю, почитай, но лучше бы ты пришел в МХТ, мы бы сразу порепетировали. Было радостно, а потом… Понимаешь, в театр надо месяца на три уйти с головой, а у меня сейчас такой график, что это очень сложно.
— Неужели у тебя не было соблазна выйти на сцену Московского Художественного театра?
— Я уже там был, выходил в «Дяде Ване», в маленькой роли работника Ефима, в спектакле «Табакерки». У меня, кстати, были комические выходы. Миндаугас Карбаускис сразу придумал: «Саня, не смотри, что это бессловесный работник Ефим какой-то, — это такой Чарли Чаплин. У него такие большие сапоги, которые ему от отца достались». И я сразу как-то уцепился за эти сапоги: ходил шаркающей походкой, с кепкой «на глазах». А еще Карбаускис придумал, что работник Ефим безнадежно влюблен в Соню — Ирину Пегову, и тоже на этом многое комическое строилось. А когда Астров — Дмитрий Назаров обмахивался шляпой, я за ним стоял и как бы случайно начинал тарелкой обмахиваться с ним в такт. Зал смеялся, и пафос уходил… В общем, я появился у Молочникова на трех репетициях. Правда, шел, уже зная, что ничего не выйдет. Саша хотел, чтобы я сделал выбор в его пользу, но я не смог, потому что уже обещал другим людям. Как раз в то время начинались съемки фильма Сергея Урсуляка «Ненастье» и была договоренность по съемкам проекта «Год культуры». Мы два года назад сняли пилот этой картины, у меня там очень интересный персонаж, народный, узнаваемый, я такого еще не играл. Так что Молочникову пришлось, к сожалению, отказать.
— В общем, не приспособлен ты для театральной жизни, Александр Яценко.
— В свое время Карбаускис пригласил меня в «Табакерку» на роль в своем спектакле «Когда я умирала…», и Олег Павлович Табаков вскоре предложил устроиться в штат театра. Я сказал твердое «нет». Я сформулировал для себя, что штат — это для девочек, они должны чувствовать какую-то спину, тыл. А у мальчика, наоборот, не должно быть никакой опоры, он должен летать, тогда он больше выдает, больше аккумулирует, чем находясь «в тылу».
— То, что ты всегда должен быть «на передовой», — это очевидно. Твоя жизнь — сплошные метаморфозы, нестыковки, экстрим. Но ты как-то умеешь всё разруливать и выходить, как говорится, сухим из воды.
— Именно «разруливать», согласен с тобой. Долгое время я не понимал, к чему это всё приведет, вот этот мой дрейф по Москве. Ты идешь от одного места к другому, потому что своего места у тебя нет. Всё самое интересное происходило со мной после института. Еще долгое-долгое время у меня всё какими-то скачками было: вроде бы что-то более-менее уляжется, вроде в нормальную колею войдет… Вот даже сейчас я с тобой разговариваю, а ведь я только что обратно вернулся в эту колею. Это как в стихотворении Горохова: «Сбылась мечта, и всё так классно, так классно, а потом ужасно».