Каждое новое утро в Третьем секторе было ужасно по-своему. На этот раз Эмри, уже смирившаяся с положением заложницы и с тем, что ей не суждено больше перейти границу со свободным миром ни на западе, ни на востоке, проснулась в своей спальне. Времени не существовало, и это утро, пробивавшееся рассеянными лучами солнца сквозь покрытые блюром окна, длилось бесконечно долго. Ей ужасно не хотелось вставать: в комнате по моде шестидесятых скрывалась целая стая беспощадных интерактивных зеркал, которые она сама когда-то с таким энтузиазмом развешивала. Эмри наполовину высунулась из-под одеяла и огляделась в поисках халата или ещё чего-нибудь, в чём можно было бы спрятаться от собственной обнажённости.

Когда, не найдя ничего, она всё-таки встала, ей тут же вновь захотелось забраться в кровать и провести там остаток дня. Все её вещи лежали ровно на тех же местах, где она их оставила. Всё было в полном порядке. C одной маленькой оговоркой: её вещи лежали именно так, как она бросила их восемнадцать с лишним лет назад. Её расчёски и одежда, которую она даже не достала из упаковки, её космически дорогие натуральные средства для лица: хрустальные с серебром бутылки, чьё содержимое, вероятно, превратилось за эти годы в невероятную гадость. Эмри была настолько хороша в покупке самого переоценённого мусора в мире, что теперь ей было даже несколько стыдно за свои выходки.

Отражение подмигнуло ей из зеркала, выведя Эмри из забытья. Так или иначе, она давно уже не была тем человеком, который когда-то покинул Третий сектор. И теперь, когда она вновь оказалась в этой комнате, ей больше всего захотелось тут же сбежать из этого музея преступлений, которые она совершила против человека, любящего её. Она поморщилась от того, куда завели её мысли.

Разумеется, называть всё это словом «любить» означало бы очень сильно искажать суть понятия: он преследовал её, такое определение нравилось Эмри гораздо больше. Только чёртов маньяк мог хранить весь этот хлам столько лет. Только полный псих мог верить в то, что она может испытывать к нему хоть что-то после того, что он сделал. И Гений безусловно, безоговорочно заслужил всё, что сделала с ним она.

Она вернулась в гостиную, обнаружив, наконец, хотя бы часть своей одежды раскиданной во вполне объяснимом беспорядке. У самого входа Эмри подняла с пола скомканный шарф и аккуратно сложила его. К этому моменту она уже успела полностью одеться, оставалось лишь найти вторую туфлю.

Эмри поднесла ладонь к сенсору и выглянула за дверь. Туфли там она так и не нашла, но её внимание привлекли шаги по лестнице. Она, как была босиком, шагнула на холодную плиту пола и, оперевшись на стеклянные со вставками латуни перила, свесилась, стараясь разглядеть идущего. В доме было ещё тридцать девять этажей, но, поскольку этот был последним, у Эмри не возникло сомнений в том, куда идёт неизвестный гость.

Впрочем, гость оказался очень даже известным. Это была всего лишь Джил.

Джил, не считающая нужным скрывать своё злорадство. Она без всякого приветствия вошла в квартиру так, словно бывала там уже миллион раз, и уселась на диване в гостиной.

— Поговорим, — сказала она, но прозвучало это как угроза, отнюдь не как приглашение к разговору по душам.

Эмри не стала спорить и села в жёсткое кресло напротив гостьи.