Они очутились в полной неизвестности. Танкер больше не появлялся. И вот на следующий день Мульдер перерезал Беннистеру глотку и таким образом выполнил свой контракт. Он надеялся на Кассули, но полузатопленный корпус вряд ли можно было разглядеть на экране радара, и Мульдер ждал напрасно. Он заснул, а когда проснулся, было уже темно, и он через большие интервалы времени стал посылать в небо сигнальные ракеты. Последние три я и заметил.

И вот теперь, съежившийся и промерзший, разбитый и дрожащий, я слушал этот жуткий рассказ Мульдера. Я массировал ногу и чувствовал, как в нее постепенно возвращается жизнь. Время от времени я видел, как Анжела с трудом продвигается все ближе к нам. Один раз я махнул ей рукой, и она в ответ махнула мне. Мне оставалось только молиться, чтобы «Уайлдтрек» не затонул прежде, чем «Сикоракс» подойдет к нам. Я подумал, а не пойти ли мне в каюту и не снять ли спасательный жилет с мертвеца? Но вспомнив о том, что придется еще раз взглянуть в эти пустые глаза и на эту перерезанную глотку, я отказался от своей затеи.

— Что случилось с Надежной? — спросил я Муль-дера.

Он уже считал допрос оконченным, и мне пришлось опять поднять левую ногу.

— Я не знаю! — завопил он.

— Знаешь, черт побери! — Я задержал свой каблук над его сломанной ногой.

— Меня не было на палубе. — Казалось, моя нога загипнотизирует его. — Беннистер выручил меня.

— На допросе ты этого не говорил.

— Беннистер запретил мне! Он заплатил мне, чтобы я сказал в суде, что это я стоял ночную вахту.

— Почему?! — крикнул я. Ветер пронзительно свистел и уносил наши голоса, а ледяная вода обрушивалась на наши сжавшиеся фигуры.

— Потому что он не был вахтенным капитаном. Яхтой управляли мы с Надежной, а не он! Но если бы кто-нибудь пронюхал, что его жена была шкипером, а он — просто членом команды, хана его имиджу.

Я пристально посмотрел на дрожащего Мульдера. Так вот где собака зарыта! Беннистер как моряк и в подметки не годился ни своей жене, ни Мулдьеру, но тщеславие заставляло его корчить из себя эксперта.

Мульдер принял мое молчание за недоверие.

— Господь свидетель. — Он дрожал от страха и холода. — Это все, о чем я умолчал! Клянусь! Я не знаю, что случилось. Я бы не смог ее убить, я ведь любил ее! — Я продолжал молчать, а для Мульдера в этом молчании таилась угроза. — Я любил ее! Мы были любовниками: она и я!

— Любовниками? — Я в недоумении уставился на него. Хотя, если вдуматься, вполне правдоподобно. Но сочетание красоты Надежны Беннистер с жестокостью Мульдера было по крайней мере удивительным. — А Беннистер об этом знал?

— Нет, не знал. — В голосе Мульдера проскользнуло некое подобие гордости. Хвастовство человека, одержавшего сексуальную победу. Бедный Беннистер, подумал я, ему наставляли рога одни матросы!

А вдруг Беннистер знал об их связи, тогда из-за ущемленного самолюбия он мог попытаться убить обоих.

— Это Беннистер убил свою жену? — спросил я.

— Не знаю, — прохныкал Мульдер, и голос его был еле слышен из-за свиста моря и ветра. — Клянусь Господом, господин Сендмен, я не знаю!

— Но ты сказал Кассули, что это он убил ее.