Я взял курс к дому. Опять пошел дождь. Его капельки висели на вантах и стекали со шнуров на гике. Я сделал себе еще чаю и нашел в шкафчике сморщенное яблоко. Вырезал из него подгнившие места, а остальное съел.

Вокруг медленно вздымались волны, блестящие, словно смазанные жиром. Кое-где над морем висел туман. Едва он рассеивался, начинался дождь. Дул западный ветер, очень слабый и печальный. «Сикоракс» ползла как черепаха, и я даже не стал фиксировать руль. Следующая депрессия должна была идти в сторону Ла-Манша, и наверняка на «Уайлдтреке» молились о ее скорейшем приходе, так как она обеспечила бы им высокую скорость.

А я молился о том, чтобы скорее добраться до дому. Существует распространенное заблуждение, что плавание под парусами — это сплошное удовольствие: счастливые друзья на белоснежной палубе, легкий ветерок да сверкающая морская гладь с пикантным волнением в четыре балла. Бывает и так, но чаще всего это воплощенная мука: секущий ливень, непроницаемая завеса тумана, холод и голод. Под равнодушным небом — угрюмое море. А когда в конце концов вас постигает неудача, тогда единственным утешением служит мысль о том, что вы сами, по собственной воле, пошли на эти мучения.

И вот, страдая, как грешник в аду, я плыл на север. Минут пятнадцать мне пришлось повозиться с приливными течениями, чтобы удержать курс, затем я безрезультатно попытался вдохнуть жизнь в мотор. Я вскрыл топливную систему и попробовал еще раз — двигатель не заводился. Оставив его в покое, я прибрался в каюте и принялся за мытье палубы, попутно внушая себе, что не стоит расстраиваться, если по приезде в Девон никакой Анжелы там не окажется. Я убеждал себя, что у нас с ней разное будущее. Я твердил, как заклинание, что мне абсолютно все равно, ждет она меня в доме Беннистера или нет.

В самый разгар моей деятельности сначала как бы неохотно, а потом все сильнее и сильнее пробежал по воде ветер, и ванты с левого борта заскрипели. Я бросил швабру и схватился за руль. Прислушиваясь к усиливающимся ударам о корпус яхты, я чувствовал, как одновременно с ветром во мне нарастает волнение — ведь Анжела все-таки могла меня ждать. Мне было все равно... Нет, мне было совсем не все равно!

Уже наступил день, когда я миновал Калфстоун. О корпус звякнул сигнальный буй. Ветер дул порывистый и достаточно сильный, чтобы я смог проплыть по реке и обогнуть мыс.

И там, на террасе над рекой, перед пустым домом, меня ждала Анжела.

Она плакала. На ней были джинсы и свитер, а волосы она заплела в длинную косу, достающую ей до талии.

Заметив меня, Анжела попыталась взять себя в руки:

— Да, не лучшее начало семейной жизни...

Скорее, ее конец, подумал я, но вслух ничего не сказал.

Ей нужно было выговориться, но я слишком замерз и проголодался, чтобы быть внимательным слушателем. Состряпав себе яичницу с беконом, кофе и тосты, я съел все это прямо на кухне. Анжела сидела напротив, и я заметил, что к бриллиантовому кольцу на том же пальце добавилось еще массивное обручальное кольцо. Она была в полнейшем отчаянии:

— Я же пыталась поговорить с ним...

— ...но он не слушал, — закончил я за нее.

— Он считает, что все это — твои уловки, потому что ты желаешь ему поражения. — Она то вскакивала, то снова садилась. Я видел, что Анжела растеряна, и понимал ее состояние — в конце концов, то, что ее муж плывет навстречу гибели, она знала только с моих слов да со слов Мики Хардинга.

Периодически он возвращалась к мысли, что все это — выдумка. Пока я ел, я дал ей выговориться. Она рассказала, что Беннистер полностью уверен в победе и как он был счастлив, когда она согласилась выйти за него замуж. Анжела говорила о новых программах, которые Беннистер намеревался сделать в этом сезоне, рассказывала, как они вместе обсуждали планы на будущее, а поскольку это будущее было сейчас под угрозой, оно казалось ей еще ярче и благословеннее.

— Скажи мне, что это неправда. — Она имела в виду угрозы Кассули.

— Насколько мне известно, это правда.

И вдруг она со злостью затрясла головой.

— Как эти подонки посмели обвинить его в гибели Надежны?