Отец Филарет держался в стороне от соперничества дворцовых партий, хотя по-житейски не мог не сознавать, что с падением князя Голицына его положение может ухудшиться. Путь интриганства был не по нему. Однако и на путь открытой борьбы он не встал. Когда его друг архимандрит Иннокентий (Смирнов) начал кампанию по разоблачению неправославных идей заезжих проповедников и новомодных авторов, Филарет пытался его удержать. «Нам, двум архимандритам, не спасти Церковь, если в чем есть погрешность», – говорил он и действовал иначе: боролся не против, а – за.

В мистической взволнованности общества он ощущал подлинную духовную жажду и считал, что следовало утолить эту жажду православным наставлением и просвещением. Он начал составление краткого изложения православной веры в форме Катехизиса – вопросов и ответов.

В 1817 году Филарет был возведен в сан епископа, в 1821 году назначен на почетнейшую Московскую кафедру в сане архиепископа, в 1823 году награжден орденом святого Александра Невского за труды по составлению Катехизиса, по которому основы православной веры могли постигать миллионы россиян. Тем не менее он не обольщался столь высокими отличиями, зная, что воля царская переменчива, и помня совет святителя Григория Богослова: «Смотри, чтобы не обманула тебя суетная слава, – это западня для людей, недалеких умом».

Сам автор Катехизиса знал о глубоком недовольстве со стороны партии боязливых православных охранителей тем, что Символ веры, десять заповедей и библейские тексты были изложены в книге на русском языке, а не на церковнославянском. Об этом говорил государю митрополит Серафим, находивший также деятельность Библейского общества «крайне вредной» потому, что «раздача Библии есть самое верное средство к введению Реформации». Архимандрит Фотий, со своей стороны, сравнивал филаретовский Катехизис с «грязной канавной водой» и называл его еретическим.

В конце 1823 года адмирал Шишков подал Императору записку «О злых действиях тайных обществ, выдумавших Библейское общество в Европе и неусыпно через оное всё к своей цели направляющих». Престарелый адмирал решительно причислил Библейское общество к масонским ложам системы иллюминатов (что было необоснованно), обвинил общество в содействии расколу и ересям в народе (что было верно) и заявил об ошибках в переводе Нового Завета и Псалтири на русский язык (что оказалось лишь проявлением его консерватизма). По его словам, «перекладка Священного Писания с высокого и важного языка на простонародное наречие» есть «сильнейшее орудие революционных замыслов».

Столь дружное давление на государя принесло желаемый аракчеевской партии результат: 15 мая 1824 года падает «двойное министерство», князь Голицын оставляет пост главы Библейского общества, а спустя два года и само общество закрывают. В ноябре 1824 года был остановлен перевод Библии на русский язык, запрещен филаретовский Катехизис и поставлен вопрос о запрете распространения филаретовских проповедей как «неправославных».

В Петербурге ходят слухи о грядущем снятии архиепископа Филарета с Московской кафедры, о том, что скоро его «задвинут» экзархом в Грузию. Из книжных лавок изымают Евангелия с параллельными текстами и Катехизис, а тираж переведенного на русский язык Пятикнижия сжигают на кирпичном заводе. В то же время многие задумывались: случайно ли в те ноябрьские дни на Петербург обрушилось стихийное бедствие – страшное наводнение?..

Калужский епископ Филарет (Амфитеатров), зная горячий характер своего соименника и опасаясь его возможных резких действий, 12 декабря 1824 года советует ему в письме «поберечь себя для Святой Церкви». Но смолчать было невозможно.

Владыка Филарет 8 декабря 1824 года обращается с письмом к первоприсутствующему в Синоде митрополиту Серафиму. Он защищает православность своего Катехизиса, но столь же решительно защищает твердость церковного управления, наконец, честь самого владыки Серафима, ранее одобрившего филаретовские Катехизис и проповеди. «Если сомнительно Православие Катехизиса, столь торжественно утвержденного Святейшим Синодом, то не сомнительно ли будет Православие самого Святейшего Синода?» – горько иронизирует Филарет.

В проповеди, произнесенной еще 15 августа 1823 года по возвращении из Петербурга, Московский владыка вдруг признается вслух: «…У меня остается одна беспокойная забота, забота неизвестности – будет ли продолжение служения моего благоугодно Богу, полезно Церкви, спасительно душам вашим?». Ему всего сорок лет. Он еще не подавил в себе пылкости чувств и открытой искренности выражений.

Свт. Филарет. 1-я пол. XIX в.

И далее он делится с молящимися размышлениями, которые явно порождены осложнившимися обстоятельствами его архиерейского и монашеского служения: «Итак, спрашиваю, что лучше: оставить ли жизнь свою на произвол течения дня, как ладью – стремлению волн, понесут ли ее к берегу, сокрушат ли о камень, погрузят ли в бездну, – или, напротив, назначить себе пристанище, избрать удобнейший путь и по направлению сего править кормилом? В веке, который хвалится образованностью и усилиями привести в порядок все части знания и деятельности, можно надеяться, что и основательный, и легкомысленный согласно скажут: лучше начертать план жизни, поставить себе известную цель и действовать сообразно с нею… Что сказать о христианине? Сколько план жизни, начертанный для него в Евангелии, возвышеннее, нежели всякий другой, столько яснее, нежели какому бы то ни было мудрецу, сияет ему руководящий и возбуждающий свет из гроба… Пристально смотря в живоносный гроб Христов, как в открытое окно будущего века, и приемля оттоле в храмину земной жизни небесный свет, он ощущает непонятную для других легкость – бодрствовать как сын света, подвизаться против царства тьмы и совершать живые дела света». Думается, это был не просто совет архипастыря своей пастве, но и завет самому себе.

Владыка Филарет не мог принять предложенного митрополитом Серафимом «обратного хода ко временам схоластики и латыни». Напротив, со времен ректорства в Петербургской духовной академии, опираясь на слова апостола Павла: не будьте дети по уму (ср.: 1 Кор. 14, 20), он исповедовал иной подход: «Богословие рассуждает». Однако обстоятельства оказались сильнее его, и он смирился. Перевод Писания был запрятан подальше. Дел у владыки и так хватало.

Глава 7

Декабрьское междуцарствие

Трудно сказать, когда именно владыке Филарету стало известно об убийстве Императора Павла I. Возможно, что еще в Свято-Троицкой

Лавре митрополит Платон открыл любимому ученику эту государственную тайну, ведь официально для всей страны и всего мира Павел Петрович «скоропостижно скончался от апоплексического удара». Митрополит Платон должен был переживать эту трагедию особенно остро: государь, его воспитанник, был убит при явном или неявном согласии собственного сына, взошедшего на престол Александра I.

В Петербурге владыка Филарет не мог не узнать постепенно из близкого общения с кружком столичной аристократии причины, вызвавшие заговор против Павла, и многие подробности заговора. Наконец в 1811 году в доме князя Голицына он знакомится с самим Императором Александром Павловичем. Неизвестно, исповедовался ли ему царь, крайне скрытный и подозрительный по характеру, но, будучи человеком проницательным, чутким и мудрым, Филарет не мог не ощутить некоей раздвоенности в душе царя, тщательно запрятанного чувства вины… Но все затенял покров тайны.

Первой серьезной угрозой правлению Александра Павловича стала война с Наполеоном. Французский император с наступлением для него периода неудач осенью 1812 года всерьез подумывал о подъеме в России крестьянского восстания и о публичном открытии всему миру причастности Александра I к убийству своего отца. Но поняв, что эти меры не смогут повлиять на судьбу войны, Наполеон оставил их. Тем не менее сам Александр Павлович отлично сознавал, что дальнейшее сохранение крепостного строя в России, оставлявшего десятки миллионов крестьян в полной собственности помещиков и сковывавшего свободное развитие национального хозяйства, есть серьезнейшая угроза безопасности государства и судьбе династии. Сам же он не мог решиться на отмену крепостного права, это означало отнятие у десятков тысяч русских дворян их законной собственности – людских душ и более чем вероятно могло привести к дворянскому мятежу против царя, свергнувшего с престола своего отца… Обстоятельства завязались в такой плотный узел, что безопаснее было его не трогать, все оставить без перемен, положившись на волю Божию.

Император Александр Павлович.