Он не хотел иметь никакой биографии, кроме писательской, и почти преуспел в этом.
Писать он начал рано, и с тех пор все силы его души были отданы литературе.
М. Никитин, автор прекрасной повести «Здесь жил Достоевский», указывал в мемуарном очерке «Дикий перец»: «Он родился в городе Павлодаре. В этом городе, обильном пшеницей и мельницами, семья Сорокиных была наиболее богатой. Купеческое могущество фамилии основал дед писателя — Антон, известный скотовод, владевший табуном из одиннадцати тысяч лошадей».
Омский литературовед Еф. Беленький в статье об Антоне Сорокине (она помещена как предисловие к новосибирскому сборнику 1967 года, а также вошла в книгу критика «Писатели моей земли») сравнивает писателя с горьковскими героями — купцами, «выламывающимися» из своего класса, понявшими, что они живут «не на той улице».
Это верно в том смысле, что Сорокин ненавидел и презирал торгашество и, великолепно, «изнутри», зная подноготную крупнейших сибирских купеческих династий, гневно вытаскивал ее на свет божий. Уже в годы мировой войны он однажды явился на «благотворительное» собрание («помощь жертвам войны») членов управы, где присутствовала вся омская элита, и обратился к неприветливо встретившим его филантропам с такой фомагордеевской речью:
— Антону Сорокину не подали руки, и я это одобряю. Правильно! Руки Антона Сорокина слишком чисты, чтобы пачкать их об эти общественные руки. Посмотрите, кто сидит за столом? Кто не подал руки Антону Сорокину? Председатель Кирьянов. Но кто из вас не знает, что он ростовщик? А вот сидит пивовар Мариупольский, не платящий полтора миллиона долгу. Но зато он приехал на автомобиле. Какая честь пожать руку Минею Михайловичу! Правильно вы делаете: рука пивовара не нужна Антону Сорокину. А дальше жирный, как боров, хозяин бани Коробейников, ограбивший своих родственников. Не видали вы своего брата-босяка под забором? Честные благородные люди, вы правы. Антон Сорокин позорит ваше благородное общество, Антону Сорокину не место среди вас.
Будучи приглашен редактировать газету «Омский день», Сорокин в первом же номере дал объявление: «В ближайших номерах газеты „Омский день“ начнут печататься биографии омских миллионеров: Липатникова, Шаниной, Мариупольского, Кирьянова, Волкова и более мелких купцов».
Купцы мгновенно собрали восемь тысяч и вручили их издателю газеты. Следующий номер подписывал уже новый редактор.
Павлодарские и омские купцы ненавидели писателя и боялись. От них и пошла сплетня о его психической ненормальности.
Но при остром конфликте с социальной средой, из рядов которой он вышел, у Антона Сорокина не было конфликта в семье, не было разрыва с отцом. Семен Антонович не требовал от старшего сына продолжения «дела», не возражал против его писательства, терпел знаменитые сорокинские «скандалы».
Можно вспомнить замечание Горького о том, как коротки династии русской буржуазии.
Семен Антонович мало походил на своего отца-конквистадора. Тяжело заболев, он разделил значительную часть состояния между тремя сыновьями. Выздоровев, к делам не вернулся. Чуть ли не первым в Сибири стал разводить кактусы, увлеченно изучал историю сибирских старообрядцев. Вел по этому поводу обширную переписку с В. Д. Бонч-Бруевичем. В тяжелую пору колчаковщины помогал сыну прятать разыскиваемых адмиральской охранкой. Сына он пережил.
Вс. Иванов говорит, что свою долю Антон Сорокин потерял, попытавшись ввести новые, прогрессивные формы торговли — устроив чайный магазин без продавца. Поскольку новый чаеторговец не додумался просто заменить работающего приказчика наблюдающим контролером, то он быстро прогорел — магазин растащили по цыбикам.
Может, и был такой магазин, может, его выдумал Всеволод Иванов, а может, и сам Сорокин — оба они были мастера сочинять затейливые истории, якобы происходившие в действительности, однако, несомненно, что большую часть полученных от отца денег Антон Семенович ухлопал на другое. В начале десятых годов он выпустил за свой счет несколько книжек в издательствах Петербурга, Москвы, Киева. Пьесы и рассказы никому не известного молодого сибиряка совершенно не заинтересовали российского читателя и безвозвратно унесли средства автора.
Особые надежды Сорокин возлагал на монодраму (т. е. драму с одним действующим лицом) «Золото» — историю человека из народа, преступлением завоевавшего богатство, разочаровавшегося в нем и кончившего домом умалишенных. Угнетенные и угнетатели сравнивались в пьесе с двумя поездами, бешено мчащимися навстречу друг другу по одному пути. Герой говорил золоту: «Бедняки восстают против тебя… И победа останется за бедными». Молодой драматург разослал «Золото» многим тогдашним знаменитостям. Вежливо отписался Леонид Андреев. Федор Сологуб почему-то посоветовал пока ничего не печатать, а потом сразу выпустить полное собрание сочинений. Вл. Бонч-Бруевич, которого Сорокин просил написать рецензию, извинился: он очень редко пишет рецензии на художественные произведения.
Обстоятельнее всех ответила Вера Федоровна Комиссаржевская:
«Мне нравится Ваша наивность, искренность и какая-то примитивность. Во многом я не согласна с Вами. Автор, собирая в театре людей, должен дать им не зрелище только, но и наслаждение красотой — вот цель искусства. Он должен дать людям забыться от тяжести жизни, уверить их, что жизнь прекрасна, изящна, торжественна. А Вы Вашей пьесой издеваетесь над человеческой душой, мучаете, отвергаете все, чем гордилось человечество. Оправданием может служить то, что Вы писали искренне… У Вас написано не по шаблону. Хотелось бы мне поставить Вашу пьесу, но, кажется, свистом и шипением встретят Вашу драму, хотя, конечно, может быть, я и ошибаюсь…»
Вскоре после этого письма Вера Федоровна умерла в Ташкенте.
Сорокин же впоследствии рассказывал, что Комиссаржевская его «монодраму» все-таки поставила, но спектакль был уже после генеральной репетиции запрещен полицией.
А иногда утверждал, что «Золото» ставил другой известный режиссер той поры — Евреинов и что спектакль имел большой успех.