Она не длилась долго. А может, я приноровилась не замечать ее, куда сильнее меня смущало то, что происходило с самим телом и моим восприятием.

Я слишком остро ощущала запахи. Это было внезапно, как налетевший ураган, ошеломительно и обескураживающе.

Запах специй, вспотевших тел, вяленого мяса, старости, гниющей картошки и мокрой псины, а еще тлеющих углей, вот-вот обещающих стать огромным пламенем, тонкий мускусный аромат с чем-то еще, очень приятным, притягательным, но чему я никак не могла дать название, и аромат далекого, бескрайнего моря. Причем последнего было больше всего.

Неужели морем пахла я?

Соленым, волнующим, дразнящим и таким родным… Так пахла мама!

Откуда я это знаю? Не помню, знаю и все. Мама пахла морем, спокойным и нежным, с ласкающими брег волнами и мелькающими на дне ракушками с камнями.

А мой запах острее, он словно разгневанное море. Разочарованное, бурлящее, готовое в любую секунду обрушиться и на корабли в его водах, и на скалы.

Мне было проще ассоциировать себя с морем, так я успокаивалась и даже отчасти, перестала нервничать от того, что все теперь казалось гораздо мельче, чем раньше. Я явно прибавила в росте, и в общей массе тела. И у меня была морда… А еще лапы, на которых эта самая морда покоилась. Пугаться уже поздно, не так ли? А потому лежим, просто лежим и пытаемся понять, как вернуть себе прежний облик.

— Взлетай! — словно из воздуха передо мной, прямо перед мордой, появился брюнет. — Взлетай!

Я чувствовала, что за ледяным спокойствием, которое он излучал, было что-то еще… Что-то страшное, пугающее и угрожающее. Но я отмахнулась от этого, как от надоедливой букашки.

Правда ненадолго, следующее его требование проигнорировать или отодвинуть на задний план не вышло.

Сила накрыла мощной волной, обжигающей, такой, от которой перестало хватать воздуха.

— Взлетай! — вновь повторил он, и я неуклюже попыталась встать…

Противиться его требованию не было сил. Даже мысли не возникло, что ему можно перечить. Он сильнее, он в своем праве, и он… Додумать эту мысль не дали…

У меня банально разъехались лапы, и я упала на землю. Мощно так упала, с грохотом и дрожью земли…

Если мне показалось, что после такого меня оставят в покое, то я ошиблась.

К первому мужчине добавился второй, помоложе, и тоже, как блоха запрыгал перед моим лицом.

Правда, в отличие от первого, он уговаривал, а не приказывал.

— Нужно взлетать, девочка, нельзя лежать, окаменеешь. Вставай же, расправляй крылья, сестренка.

Он говорил что-то еще, много чего говорил. Да тараторил он как белобокая сорока, но из всего потока слов, я вычленила лишь последнее.