С Суперменом серебряного века в слезах распрощались в характерно исчерпывающей, умной и безжалостно логичной истории Алана Мура «Что случилось с Человеком Завтрашнего Дня?» – с нее снимаются баллы за рыдающего Супермена, но в остальном она подвела итоги эпохи веско и с прекрасным вывертом в конце.
Спустя месяц Супермен возродился – американским футболистом на третьем десятке, гибким и с квадратным подбородком. Даже будучи Кларком Кентом, он высоко держал голову, хорошо одевался и был, по сути, яппи – а все благодаря замечательно склочной, неугомонно изобретательной канадской суперзвезде, писателю и художнику Джону Бирну, который работал с Крисом Клэрмонтом над «Людьми Икс». Под руководством Бирна «Человек из Стали» в ходе первой за полвека серьезной генеральной уборки выкинул на свалку все города в бутылках и всех суперсобак. Франшизу Супермена перезагрузили, вернув к корням; историю рассказывали как будто с нуля, отбросив прежнюю целостность. И история зазвучала свежо, и над Метрополисом вновь распахнулись небеса. Просторные макеты и горизонтальные композиции Бирна дали герою пространство для вдоха, для того, чтобы заново открыть свою молодую сексуальность. Освободившись от багажа прошлого, Супермен восьмидесятых был уже не отцом, но похотливым мускулистым бойфрендом старшей сестры читателя. Он огрызался и умел слегка переживать. Его ужасные нравственные дилеммы обретали современное измерение – он даже обрек на гибель трех кровожадных беглых криптонцев, чье смертоубийственное буйство уничтожило альтернативную вселенную.
Вместе с Бирном работал талантливый Марв Вулфмен, который создал нового Лекса Лютора – злого бизнесмена восьмидесятых. Переделанный Супермен отдавал искусственным пластмассовым самодовольством популярного телешоу в прайм-тайм, но в то время это казалось смелым шагом прочь от предсказуемости супергеройских книжек, а только это и было важно. Исчезли сорокапятилетний инопланетянин и непростой контркультурный аутсайдер в поисках смысла в Америке, пережившей Уотергейт, – Супермен поверил в себя, Супермен почувствовал себя в своей тарелке, как и сам Бирн. В революционные восьмидесятые чудилось, будто все, к чему прикасается
Франшиза Бэтмена после вмешательства Фрэнка Миллера тонула во все более абсурдных, пронзительных и искаженных пародиях на его новаторский голос, и разбавила их только очаровательная нонконформистская версия Алана Дэвиса и Майка Барра, изящно дополнившая эстетику Адама Уэста, дабы та соответствовала новой
Алан Мур полагал, будто нанес супергероям смертельный удар, прочел прекрасный панегирик, и это мнение многие разделяли, но в действительности Мур открыл двери супергерою нового типа. Уберите страсть Мура, его блистательное владение словом и одержимость формализмом, оставьте лишь его цинизм, злорадные живописания жестокости и стремление обнажать потенциально больную сексуальность комиксовых персонажей – и вы получите микроб нового штамма супергеройского порно. В отличие от «Хранителей», которые были написаны для широкой мейнстримной аудитории, новые супергеройские комиксы распространялись через комиксовые лавки среди фанатов, которым надоели старые трюки и хотелось прежних любимых историй, но в режиме шоковой терапии. В этой атмосфере мужественных угрызений, самобичевания и сомнений даже внутренние монологи Бэтмена стали читаться как дневник безумца из фильма 1995 года «Семь»[202].
Уберите талант комиксиста и сатирика Миллера, его мастерство экшн-рассказчика, оставьте только его реакционных «негодяйских» героев – всех этих психологически травмированных и небритых социопатов в тренчах и сапожищах – и вы получите новую модель американского супергероя конца восьмидесятых. Героями декадентского этапа темного века стали киборги-убийцы без капли чувства юмора, спятившие машины смерти, аморальные и жадные до резни садисты – к примеру, Каратель, вдохновленный «Жаждой смерти» антагонист Человека-Паука, видевший, как мафия расстреляла его жену и детей и в ответ в одиночку развязавший беспощадную войну с преступностью. Карателя, он же Фрэнк Касл, в 1974 году создали Джерри Конуэй и Джон Ромита в «Марвел», и этот антигерой правого крыла стал шаблоном для нового поколения супербандитов, которые режут без разговоров и пленных не берут. Обнажилось сродство между супергероями и серийными убийцами, обезумевшими фашистами-одиночками, душевнобольными нарциссами, немногим лучше подонков, за которыми они день и ночь охотятся. Это что же, таковы теперь ролевые модели Америки?
Как ни удивительно, Великобритания все это переросла. Новые британские комиксы склонялись скорее к олдскульному сюрреализму Льюиса Кэрролла и Джона Леннона, бытовому китчу в духе
Когда меня позвали вступить в состав оркестра
Грызя ногти в поезде на юг, на встречу в Лондоне, я сочинил мини-серию из четырех частей про Энималмена, позабытого супергероя шестидесятых. Я видел его в репринтах и счел, что больше никто его не помнит. Я даже придумал, как дать ему модную трактовку а-ля Алан Мур, – я надеялся, редакции
Великолепные костюмированные божества Алана Мура из «Марвелмена» и «Хранителей» страдали от тех же человеческих сомнений и недостатков, что присущи нам всем. Они были олимпийцами, но не комиксовыми супергероями – не Суперменом и не Бэтменом. Так кто же такие супергерои на самом деле?
У Мура даже Криптон раздирали расовые конфликты, религиозный фанатизм и кровавое уличное насилие, однако я все это и так видел по телику и хотел расширяющих сознание сказок о мире, который развитием и уровнем знаний ушел от моего мира так далеко, что вот эти обыкновенные конфликты ему не требовались – разве только в формате игр. Левая политика восьмидесятых, ее вечные позы невразумительно рассерженных жертв больше не сносили мне крышу – теперь эту функцию выполняли ситуационизм, оккультизм, путешествия и галлюциногены. Жесткие сетки и навязанные конструкты меня уже утомили.
Я считал, что разгадка кроется в переходе «реализма» на следующий уровень.
Если они
Ответ оказался прост и очевиден.
В реальном мире супергерои выглядели как рисунки или спецэффекты. Художник Дэвид Маццукелли в один прекрасный день лаконично сформулирует: «Если изображение тяготеет к реализму, каждая новая деталь вызывает поток вопросов, обнажающих абсурдность, на которой зиждется весь жанр. Чем „реалистичнее“ супергерои, тем они менее правдоподобны. Равновесие хрупко, но я знаю одно: супергерои реальны, когда нарисованы тушью».
Мои эксперименты с «Энималменом» критики называли «метаповествованием» или нарративом о нарративе, и, возможно, некоторым читателям так было проще, но мне представлялось, что я нащупал нечто более конкретное, менее укорененное абстрактное или теоретическое. Вымышленная вселенная, с которой я взаимодействовал, «реальностью» не уступала нашей, и едва я начал воспринимать вселенную
В некоторых писателях я вижу миссионеров – они пытаются навязать свои ценности и предрассудки культурам, которые почитают низшими, – в данном случае супергеройской культуре. Миссионеры от души унижают коренных жителей, тыча пальцем в их нескладные обычаи и откровенные традиционные наряды. Миссионеры силой навязывают беззащитным персонажам фантазий тренчи и нервные срывы, доводят некогда беззаботные вымышленные сообщества до состояния сокрушительных сомнений и запущенности.
Антропологи же подчиняются чужим культурам. Они не боятся перенимать туземные обычаи или выставляться дураками. Они приходят и уходят почтительно, в интересах взаимопонимания. Естественно, я хотел быть антропологом.
В «Энималмене» я при участии моего творческого партнера Чеза Труога создал бумажную версию себя, которая интегрировалась в двумерную вселенную
Мучительную подростковую самоосознанность, пришедшую в супергеройские комиксы, я сгустил в один-единственный кадр: Бадди Бейкер, альтер эго Энималмена, смотрит через плечо, ощущая потустороннее присутствие читателя, и орет: «Я тебя вижу!» Измученный супергерой наконец-то поворачивается лицом к читателю-вуайеристу. Я хотел, чтобы супергерой бросил нам вызов – вызов рьяному миссионерству Мура и его адептов, навязавшим пытки и судилища реального мира эфемерным бумажным конструктам крылатой фантазии.