— А что, в те разы немцы выдвигали сюда свои войска? — ответил сержант. — Мой отец рассказывал про какого-то своего друга-еврея, уехавшего в Германию в девятьсот двенадцатом, потому что "это та страна, где к нашему народу относятся лучше, чем где бы то ни было". Теперь же слухи, что "Гитлер решил отправить Церковь вслед за евреями" не стихают, как обычно бывает с пустой болтовней, а растут. Что очень тревожно.
— Немцам приходит конец, — заметил лейтенант. — Русские за год с небольшим прошли от своего Сталинграда на Волге — боже, как это по карте далеко отсюда! — до Одера! И весь вермахт, а заодно наши, французы, румыны, венгры, оказались лишь смазкой для их "парового катка". Мой брат был в России и писал, что творили там немцы. А так как русские не прощают зверств в отношении своих, то думаю, на мир с Гитлером они не пойдут. И такими темпами они будут на Рейне уже к лету.
— Тем более что русская веревка этому бешеному ефрейтору уже обещана, — сказал еще один солдат-палатинец из числа внимательно слушавших разговор. — Разве вы не знаете эту историю? Передавали по Би-Би-Си. Когда русские на Севере устроили бойню немецкому флоту, потопили линкор "Тирпиц", а адмирала Шнивинда во главе колонны пленных провели по улице Мурманска, взбешенный Гитлер объявил всех русских моряков своими личными врагами, которых в плен брать нельзя. И журналист Би-Би-Си сумел на каком-то приеме в Москве у адмирала Головко, командующего их Северным флотом, в присутствии Сталина спросить, что он думает по этому поводу? Так русский адмирал в ответ объявил Гитлера врагом всего русского флота и пообещал после поимки утопить в выгребной яме, "дерьмо к дерьму". На что Сталин поправил, что идея хорошая, но Гитлер — враг всего русского народа, а не только флотских, так что его следует повесить после публичного процесса, чтобы никому впредь не хотелось развязать мировую войну.
— Может, Гитлера и повесят, но это не поможет нам, — мрачно сказал сержант-аналитик. — Похоже, что этот бешеный решил под занавес хлопнуть дверью. Ты же видел русский фильм "Обыкновенный фашизм"?
— Я и "Индиану Джонса" видел, — отозвался лейтенант. — Нашим швейцарским соратникам прислали из Женевы, причем уже переведенный на итальянский. Вот только сейчас нам "Брестскую крепость" лучше вспомнить.
— Так ведь это было! — сказал еще кто-то. — И надпись на камне, двадцатого июля. Они там месяц в окружении держались!
— Так то русские, — сказал лейтенант. — Они этих эсэсовцев сейчас на завтрак кушают, целыми дивизиями. Как только до Волги допустили?
— Брестская крепость, — ответил сержант, — драться они и в начале могли, умения не хватало. После научились, и полетели от немцев клочья. Но даже и простое желание драться — это тоже очень много.
— Да ладно, может, и не будет ничего, — сказал еще кто-то. — Договорятся немцы с папой. Или нам, как это раньше бывало, "почетная капитуляция", крепость оставляем, и на выход, со знаменами, и на свободу, не в плен.
— Ты сам в это веришь? — спросил сержант. — Это когда в эту войну такое было? Для немцев же, кто не ариец, тот вообще не человек. Ты знаешь, что этот же Достлер во Франции творил? А ведь не эсэсовец, генерал вермахта. И солдаты у него такие же. Так что, руки подняв, не спасешься. Сдохнешь в газовой камере — нет, лучше уж с собой немцев прихватить, и то как-то легче!
— В Садах минометы ставят, — сказал только что вошедший солдат. — Вот, значит, что за ящики мы полдня разгружали с армейских складов. Новенькие, в смазке. А мы боеприпасы таскали — вам тут хорошо, за немцами бдить, а всех свободных погнали работать. И еще батальонный просил передать — кто с фаустпатронами знаком, к нему, в расчеты противотанкистов. Во Дворце, в Капелле, в Библиотеке, в музеях суета какая-то, но нас не допускают, там святые отцы сами. А швейцарцы в Садах на старой стене пулеметы поставили, крупнокалиберные браунинги М2. Даже пару зениток откуда-то притащили. Зелень вытоптали, кусты поломали. Кажется, даже окопы роют. Это что ж такое творится?
— Война! — сказал лейтенант. — Значит, и папа тоже решил. Может, и обойдется.
— Думаешь, все же договорятся?
— Думаю, что папа договаривался не только с немцами! — ответил лейтенант. — И угадайте с двух раз, кто может быть нашим союзником? Кто немцам враг и отсюда недалеко? Если русские начнут наступление…
— Не успеют все равно.
— Зато немцам придется бросить на фронт все. До последнего солдата. Значит, им будет уже не до нас. И если папа знает — то и армия должна помочь!
— У немцев все равно сила. Это правда, что эти самые дивизии разбили американцев в Португалии? А до того были на русском фронте. У нас же в гарнизоне — сплошь запасные. Необстрелянные, без опыта. Или я ошибаюсь?
— Другого выхода нет, — подвел итог лейтенант. — Или мы будем драться и погибнем в бою, или сдадимся и сдохнем, как скот на бойне. Все просто и ясно. И любое преимущество немцев здесь значения не имеет.
А может быть, все еще и обойдется? И нацисты лишь запугивают, но не посмеют и в самом деле тронуть папу?
С самого утра еще казалось, что обойдется. Все было как прежде, улицы заполнялись народом, лишь стояла цепь немецких солдат, сквозь которую должны были проходить все желающие войти в Ватикан или выйти наружу. Но в одиннадцать часов, еще задолго до срока истечения ультиматума, на площадь выползли "тигры". За ними появились бронетранспортеры и грузовики с эсэсовцами, у внешней стены Садов развернулись строем штурмовые орудия в сопровождении панцергренадеров.