— А вы, молодой человек, простите, не знаю вашего настоящего имени, засветили свою личность в Будапеште. Вы не знали, что та очаровательная фройляйн из шведской миссии, что показывала вам мост Елизаветы, наш осведомитель? К сожалению, получить информацию и истолковать ее правильно и своевременно — это несколько разные вещи. Я был хорошим полицейским, что в данном случае сыграло в минус — въедается привычка реагировать уже по факту свершившегося деяния, а не на ход вперед. Теперь же я попробовал иначе — не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять: акция в Риме вызовет ваш самый пристальный интерес. И ваш подход — не ломить грубой силой, а слегка подсыпать песочку в шестерни или толкнуть маятник в сторону в нужный момент — так что допускаю, что десяток таких, как вы, вполне может провернуть то же самое. Зачем Достлер пригнал несколько тысяч солдат? О, нет — я не намерен вам мешать. Если мы договоримся, конечно.

Снова перевел взгляд на Маневича.

— Господин Кертнер, я отлично знаю, на кого работаете вы. В отличие от итальянского суда, мне не интересны юридические тонкости. Достаточно знать, что на связи с вами был человек из советского посольства. Затем, уже освобожденным, вы не доезжаете до швейцарской границы, ну а кто стоит за Красными Гарибальдийскими бригадами, нам известно. Замечу лишь, что устраивать подобную акцию имело смысл, лишь если вас собрались задействовать немедленно, здесь — а не дожидаться конца вашего интернирования после уже близкого завершения войны. И что в Риме могло потребовать вашего присутствия? Даже для организации коммунистического восстания, у Москвы есть куда более подходящие фигуры. А говорить о техническом шпионаже здесь, в Италии — простите, смешно! Ну и ваш контакт с неким святым отцом, близко знакомым с Главным Фигурантом, стал последним штрихом к картине. Что до того, как я вас нашел — благодарите своих сопровождающих. Они, может, и отличные боевики, но недостаточно опытные конспираторы!

И опять ко мне:

— Конечно, Рим — это столпотворение. И здесь привыкли к самому разному народу — наверное, даже туземца в перьях примут как должное. Так что даже мой приказ немедленно докладывать мне обо всем необычном, непонятном, мог бы и не сработать — но вы, трое "испанцев", умудрились отправить в госпиталь четверых головорезов из Пятисотого батальона парашютистов СС! Что само по себе примечательно — это подразделение выполняет те же задачи, что ваш осназ, их подготовка, в том числе и бою без оружия, куда выше, чем у обычной пехоты. Да еще и позаимствовали у одного из них личное оружие и документы — ай-ай, если бы не это, пострадавшие, может быть, и смолчали бы, а так вынуждены были доложить по команде! Кстати, очень не советую вам появляться на улице в испанской форме — эсэсовцы отчего-то сильно обиделись на испанских военнослужащих, ловят и бьют их до полусмерти, по всему Риму. И вы совершенно напрасно носите здесь эти длинные и тяжелые стволы в деревянных кобурах — о, нет, ничего предосудительного и запрещенного законом, но любой фронтовик скажет, что это оружие скорее для поля боя, а при мирной прогулке по городу выглядит странно! А уж три "испанца" с "астрами" — это очень приметная компания даже для Рима. Так что не удивляйтесь, что я сумел выйти на вас. Но я пришел с миром. Иначе, уж поверьте, ничто не мешало мне прихватить с собой пару взводов из того самого батальона СС.

— Допустим, — говорит Маневич, — и что же вы хотите от нас?

— Акция назначена на послезавтра, — продолжает немец. — Командует группенфюрер Карл Вольф, на нем общее руководство и силовая часть, я вроде его заместителя по контрразведке. Роммель не в курсе, Вольф вышел на Достлера напрямую, пообещав пост главы военной администрации Италии и военного коменданта Рима. Официальным поводом будет требование изъять из Палатинской гвардии евреев и допустить войска СС к охране Святого Престола "во избежание беспорядков". Его передадут завтра вечером — но Вольф, и я тоже, уверены, что папа не согласится, не настолько же он дурак? Тогда — войска пойдут на штурм Ватикана, возможно, не дожидаясь истечения суток на ультиматум, а исключительно по целесообразности, приказ отдает Вольф. Непосредственно штурмом займется 500-й батальон, тот самый — около тысячи отлично обученных солдат. Для поддержания порядка и подавления возможного бунта Достлер вытребовал у Роммеля, не объясняя причин, два полка 34-й дивизии своего корпуса — 80-й и 107-й гренадерские, еще 34-й фузилерный (противотанковый) батальон и 34-й саперный батальон. Один из полков также будет у Ватикана, составляя внешний кордон оцепления, а также для зачистки захваченной территории. Также снят с марша к Триесту и завтра прибывает в Рим 92-й мотопехотный полк из состава Шестой армии — по боевой мощи равен бригаде: шесть моторизованных батальонов, в том числе один на бронетранспортерах, рота штурмовых орудий, дивизион самоходных гаубиц, четыре батареи противотанковых самоходок — только его и ждут, иначе начали бы уже завтра. Еще будет задействован, частью непосредственно при атаке Ватикана, тяжелый танковый батальон "Фельдхернхалле", двадцать девять "тигров", сведенные в три роты. Еще в наличии 375-й разведывательный батальон, имеющий в составе роту тяжелых бронемашин "пума", привлекаются также роты охраны миссий вермахта и люфтваффе и личный состав представительства гестапо — но не против Ватикана, а при поддержке разведбатальона, для интернирования королевской семьи, занятия Главного штаба итальянской армии и комендатуры Рима. Да, еще забыл назвать 75-й батальон штурмовых саперов, вооруженный минными танкетками "Шпрингер", отлично показавшими себя в Варшаве. Всего, таким образом, насчитывается шестнадцать тысяч солдат и полторы сотни единиц бронетехники. На такой город, как Рим, мало — но Достлер убежден в крайне низких боевых качествах итальянцев. Особенно если некому будет отдать приказ. Ну а после — папу, королевскую семью и всех, на кого укажет дуче, вывезти в рейх, в концлагеря, устроить в Италии масштабную чистку левых и евреев, Муссолини останется номинальным главой, но реально командовать будет Достлер, осуществляя всю гражданскую власть — маньяк, испытывающий упоение властью над жизнью и смертью, встречаются и такие типажи. Официально утвержденный в Берлине план таков — так что смотрите на этот беззаботный и совершенно не знающий орднунга город Рим еще два дня, а после… Считайте эту информацию авансом от меня — может, окажется вам полезной!

— Аванс принят, — сказал Маневич, — а какова будет наша работа? Чем конкретно вам можем быть полезны мы? Зачем вы нам помогаете — врагам вашей страны?

Немец чуть промедлил с ответом.

— Германия эту войну проиграла, — наконец сказал он, — и оставаться на прежнем курсе, "будь что должно", это смерть. Если после той войны нас демонизировали — то могу представить, что будет после поражения в войне этой, после "черных месс", сожженного Ватикана, а возможно, и убийства папы. И отрицания всех законов войны — хотя лично я не был на Остфронте и не имею никакого отношения к зверствам зондеркоманд. А сумасшедший ефрейтор приказывал Манштейну применить химическое оружие на Одере против вас. Едва отговорили, сославшись на восточный ветер, который понесет отраву на Берлин. И я не уверен, что он в последний момент не додумается до чего-то еще, чтобы хлопнуть дверью напоследок. После чего Германии не будет вообще. Уж если поляки в Лондоне грозят нам "устроить раздел, как когда-то разделили Польшу"! А французы желают оторвать от нас не только Эльзас с Лотарингией, но и земли к востоку от Рейна, на сто километров вглубь. Это не мой вымысел, а шведские и швейцарские газеты. И я этому верю — потому что даже оккупированные нами датчане шепчутся по углам, что по итогам войны и в компенсацию к ним вернется Шлезвиг-Гольштейн. И со всех этих территорий предполагается выселить немцев, или подвергнуть их серьезному ограничению в правах. Потому лично мне больше всего нравится ваше намерение сделать Германию своим вассалом — по крайней мере, страна и народ так сохранятся как единое целое. Не хочу я доживать век рантье где-то в Аргентине — впрочем, подозреваю, что после Ватикана немцам и в Латинской Америке будет очень неуютно, католики там сильны. И скучно — мне всего лишь пятьдесят пять, до маразма еще далеко, писать мемуары на покое — после того дела, чем я занимался, на холостых оборотах, просто удавлюсь. И сентиментален я — не только вам, русским, дано мечтать о "родных березках". И грешен, больших денег не скопил, есть кое-что на счету, но это крохи. В то же время, насколько я понял, вы собираетесь не включать Германию в состав СССР, а оставить суверенной? Но любое государство подразумевает не только армию, но и полицию. Тайную политическую — тоже. Тайная полиция столь же древнее учреждение, как государство — наверное, еще во времена фараонов, если уж могли быть недовольные, всякие там претенденты на трон, бунтующие подданные, то было уже и подобное учреждение, все равно, как оно называлась, может, и никак, просто группа особо доверенных лиц. Вся разница в том, что когда армия фараона побеждала, это заносилось в клинописи и папирусы — а о делах "особо доверенных" всегда предпочитали молчать. Конкретно — когда вы будете создавать в своей Народной Германии аналог гестапо и СД, где вы возьмете кадры с нужной квалификацией, знанием, опытом? Или вы собираетесь укомплектовывать эти учреждения сотрудниками своего НКВД и СМЕРШа — так они будут чужими, не знающими местных условий. Я свой выбор сделал. И работать на вас мне кажется куда более привлекательным вариантом, чем быть беглецом без роду и племени, или вообще трупом. Надеюсь лично для себя еще лет на десять полной и интересной жизни. После — можно и на покой, с хорошей пенсией. Я ответил на ваш вопрос?

— Принято, — кивнул Маневич. — Можно перейти к конкретике? Расписок мы, конечно, брать не будем, но после с вами свяжутся. Но вы понимаете, что дать гарантии лично вам мы можем, лишь в случае, если вы непричастны к военным преступлениям против советских граждан? Такова политика СССР — сотрудничество с такими, как, например, Достлер, не может быть оправдано никакой целесообразностью.

— Я не был на Восточном фронте, — отрезал немец. — Ну, почти. На Севере — я занимался там расследованием по делу Полярного Ужаса, если вам это что-то говорит. Едва там не утонул, когда этот Ужас сожрал корабль, на котором я плыл. Затем под Ленинградом я собирал там информацию о "тех, кто приходит ночью". Еще под Сещей — я занимался там обеспечением безопасности авианалета на Горький, и после провала операции попал в крупную немилость. Но рейхсфюрер ценил меня как хорошего сыскаря — так вышло, что я, тогда простой полицейский инспектор, в двадцать третьем оказал ему услугу, он не забыл. С тридцать седьмого я был чем-то вроде следака по "особо важным", и скажу честно, у меня не бывало промахов — кроме тех трех, в России. Так что у СССР нет ко мне счетов. А вот у Святого Престола — думаю, появятся послезавтра. Но ведь католики на территории советского влияния не настолько сильны? И я приду к вам далеко не пустым. Я ведь знаю очень много. Например, именно я работал с очень многими большими людьми во Франции, Бельгии, Голландии, Дании — ну, политики после этой войны могут выйти в тираж, а вот промышленники, банкиры, представители очень богатых и влиятельных фамилий, да и люди искусства, писатели и журналисты? Того, что лежит у меня в архиве, хватит, чтобы половина этой публики поползла на брюхе, умоляя не разглашать! А из другой половины часть является моими прямыми агентами, причем сохранены расписки на то, что они от меня получили, в деньгах или иной форме. Еще часть является бесспорными агентами влияния, кто сами будут подталкивать так называемое общественное мнение своих стран в нужном направлении. И наконец, на всех собрана подробнейшая информация по психологическим портретам, сильные стороны, чем человек может быть нам полезен, и слабые места, на которые легко надавить. Однако же архив разбит на части и находится в таких местах и в таком виде, что разобраться в нем без меня будет решительно невозможно! Не говоря уже о том, что самые ценные агенты знают лишь меня лично, не внесены ни в какие документы и работать будут исключительно со мной. Да, предупреждаю, что похищать и пытать меня нет смысла — я уже старый и больной человек, и очень быстро умру. И нет нужды — поскольку я добровольно готов предоставить вам все. Но только — с самим собой вместе и, конечно же, живым и здоровым!

— Информация о вас будет передана, — сказал Маневич, — но надеюсь, вы понимаете, что мы сами здесь ничего не можем решать, у нас лишь рамки своего задания?

Немец развел руками:

— Конечно, я все понимаю. Но не в ваших интересах тянуть. Поскольку я совсем недавно имел беседу с фельдмаршалом, у которого был разговор, аналогичный нашему, с человеком из вашей военной разведки. И я со своей стороны добровольно взялся его прикрыть. Ведь для СССР будет лучше, если Италия упадет ему в руки так же быстро и почти бескровно, как Венгрия? И в дальнейшем — насколько я понял, вы желаете, чтобы ефрейтор, а также, по возможности, иные фигуры, попали к вам в руки живыми? Однако же, это сложно будет сделать армейцам — после "1 февраля" ефрейтор им не слишком доверяет, окружив себя охраной из СС. И вот тут я могу оказаться очень полезным! Особенно если объект со свитой решит уехать из Берлина: рассматриваются варианты Франкфурт-на-Майне, Бонн, замок "Орлиное Гнездо" — по крайней мере, об этих я знаю.

— Принято, — сказал Маневич. — Остается лишь договориться о канале связи.

Немец достал блокнот, вырвал лист, написал адрес в Берлине. Показал мне и Маневичу, подождал, пока мы запомним, спрятал в карман.

— Сожгу после, — сказал он, — а то странно будет за столиком, тот тип из-за стойки смотрит. Это — моя служебная квартира. Консьержка привыкла, что туда приходят разные люди, и не будет доносить, даже в гестапо, я лично ее проверял. Не знаю, насколько дела задержат меня в Италии, но с начала марта я буду в Берлине. Пошлите открытку вот по этому адресу (те же манипуляции с другим листком бумаги): привет от дяди Хайнца и любые числительные в тексте — это дата, затем время. Я буду ждать на адресе — а дальше, пошли нам бог удачи!

Тут он снова посмотрел на меня:

— И совет вам напоследок, молодой человек. Не светите жетоном лишний раз! Даже перед такими, как вот этот, — кивок в сторону стойки. — Потому что он может сказать спросившему его полицейскому, дойдет и до истинных владельцев. Верно, что предъявивший такой жетон по умолчанию считается агентом СД, выполняющим спецзадание, и его запрещено арестовывать, даже если он был пойман в рядах партизан с оружием в руках. Однако же о нахождении человека с жетоном под таким номером на подведомственной территории, те, кто надо, обязаны знать! И если в ответ на запрос, а это законное право задержавшего вас представителя властей, будет заявлено, что номер "чужой", то я вам искренне не завидую! Подвалы гестапои — это очень неуютное место, уж поверьте! И благодарите судьбу, что я очень заинтересован, чтобы вы выбрались отсюда живыми. Держите!