В падении Анны большую роль сыграл ее бывший союзник — государственный секретарь, позднее канцлер казначейства Томас Кромвель, который использовал для этой цели свою секретную службу. В условиях обострения внутреннего положения страны, наличия массы недовольных он применял созданную им разведывательную сеть прежде всего в полицейских целях. Агенты королевского министра подслушивали болтовню в тавернах, разговоры на ферме или в мастерской, наблюдали за проповедями в церквах. Однако особое внимание, разумеется, уделялось лицам, вызывавшим неудовольствие или подозрение короля. Еще при кардинале Уолси действовали просто: останавливали курьеров иностранных послов и отнимали депеши. При Кромвеле эти депеши тоже отнимали, но после прочтения посылали их по назначению. (Пройдет еще полстолетия, и английские разведчики научатся так ловко раскрывать и читать донесения, что адресату и в голову не придет, что оно побывало в чужих руках[93].)
Новейшие биографы Кромвеля настаивают на пересмотре прежней резко отрицательной оценки старыми либеральными историками его деятельности. Он был, пишет А. Д. Диккенс, выдающийся администратор, покровитель политических мыслителей, замечательный государственный деятель, «наложивший свой отпечаток на целые века истории Англии»[94]. Однако современники его ненавидели, часто руководствуясь совершенно противоположными побуждениями; не было такого слоя общества, на поддержку или просто симпатии которого он мог бы рассчитывать. Для простого народа он был организатором кровавых преследований, душителем выступлений против новых поборов, тягот, обрушившихся на крестьян после закрытия монастырей. Для знати он был выскочкой-простолюдином, занявшим не подобающее ему место при дворе. Католики (особенно клир) не простили ему разрыва с Римом и подчинения церкви королю, расхищения церковных владений, покровительства лютеранам. А те в свою очередь обвиняли министра в преследовании новой, «истинной» веры, в снисходительном отношении к католикам. Имели свой длинный счет к Кромвелю шотландцы, ирландцы, жители Уэльса. Репутация Кромвеля страдала и потому, что на него возлагали ответственность за действия, в которых был виновен прежде всего сам король[95].
Был только один человек — Генрих VIII, интересы которого всегда выигрывали от деятельности министра. Кромвель сыграл ведущую роль в утверждении главенства монарха над церковью, в расширении полномочий королевского Тайного совета, права которого были распространены на север Англии, Уэльс, Ирландию. Кромвель заполнил нижнюю палату парламента креатурами двора и превратил ее в простое орудие короны. Он сумел резко увеличить доходы казны за счет конфискации монастырских земель, а также обложения торговли, развитие которой он поощрял умелой протекционистской политикой.
Что еще можно было требовать от министра, не только тщательно выполнявшего все приказы короля, но и стремившегося угадать его желания, предвосхитить планы, до которых тот еще не успел додуматься? Однако успехи Кромвеля (как в былое время его предшественника, кардинала Уолси) вызывали все большее чувство ревности у самовлюбленного Генриха, приходившего в ярость от умственного превосходства своего министра. Действия Кромвеля являлись ярким свидетельством неспособности Генриха выпутаться из тягостного бракоразводного дела, реорганизовать государственные и церковные дела в духе королевского абсолютизма. Министр был живым напоминанием и о втором браке короля, позорном процессе и казни Анны Болейн, которые так хотелось предать вечному забвению. Не раз Генриху казалось, что Кромвель мешает ему применить на деле свои государственные способности, встать вровень с крупнейшими политиками эпохи — Карлом V и Франциском I. Довольно, решил Генрих, терпеть из года в год, когда этот наглец, поднятый из ничтожества, каждый раз поучает короля и заставляет отказываться от его планов, выдвигая хитроумные доводы, на которые трудно найти возражения! Генриху казалось, что он не хуже Кромвеля знал (или по крайней мере усвоил) секреты управления, принесшие столь отличные результаты. Он сумеет их умножить, причем в отличие от министра не вызовет недовольства. Но нужно, чтобы этот недостойный, этот выскочка, столь долго занимавший пост главного советника короля, не использовал во зло доверенных ему тайн. Нельзя было допустить, чтобы, спокойно выйдя в отставку, он начал критиковать действия короля, ставить палки в колеса политике, которая наконец создаст Генриху славу великого полководца и государственного мужа. И главное, Кромвель будет хорошим козлом отпущения…
В этих условиях падение Кромвеля, единственной опорой которого являлся король, было только вопросом времени. Нужен был лишь предлог, последняя капля, переполнявшая чашу, один неловкий шаг, чтобы сбросить его в пропасть…
После кончины третьей жены короля, Джейн Сеймур (она умерла после родов, подарив Генриху наследника престола), Кромвель повел переговоры о новой невесте для своего государя. Было предложено несколько кандидатур. Выбор пал на дочь герцога Клевского Анну. Придирчивый Генрих взглянул на портрет, написанный с другого портрета Анны Клевской знаменитым Гансом Гольбейном, и выразил согласие. Этот «германский брак» был задуман в связи с наметившейся угрозой образования мощной антианглийской коалиции в составе двух ведущих католических держав — Испании и Франции, готовых, казалось, на время забыть разделявшее их соперничество. Кроме того, брак с протестанткой должен был еще более углубить разрыв главы англиканской церкви с Римом.
В конце 1539 г. Анна Киевская двинулась в путь. Всюду ее ожидала пышная встреча, предписанная 50-летним женихом. Изображая галантного рыцаря, он решил встретить свою невесту в Рочестере, в 30 милях от Лондона. Посланный в качестве нарочного королевский приближенный Энтони Браун вернулся весьма смущенный: будущая королева очень мало напоминала свой портрет. Браун не мог знать, что еще меньше подходила Анна Клевская к своей будущей роли по уму и образованию, полученному при дворе маленького германского княжества с его педантичным распорядком жизни. К тому же невеста была не первой молодости и в свои 34 года успела потерять ту привлекательность, которой в юности обладают даже некрасивые девушки.
При встрече с немкой Генрих не поверил своим глазам и почти открыто выразил свое «недовольство и неприятное впечатление от ее личности», как сообщал наблюдавший эту сцену придворный. Пробормотав несколько фраз, Генрих удалился, позабыв даже передать Анне подготовленный для нее новогодний подарок. Вернувшись на корабль, он мрачно заметил: «Я не вижу в этой женщине ничего похожего на то, что сообщили мне о ней, и я удивлен, как столь мудрые люди могли писать подобные отчеты». Эта фраза приобретала зловещий смысл в устах такого тирана, как Генрих.
Свое неудовольствие король не скрыл от приближенных, а Кромвелю прямо объявил: «Знай я обо всем этом раньше, она не прибыла бы сюда. Как же теперь выпутаться из игры?» Кромвель ответил, что он очень огорчен. После того как министр сам получил возможность взглянуть на невесту, он поспешил согласиться с мнением разочарованного жениха, но заметил, что Анна все же обладает королевскими манерами. Этого было явно недостаточно. Отныне Генрих только и думал, как бы отделаться от «фламандской кобылы», как он окрестил свою нареченную. Политические причины, побудившие английского короля искать руки дочери герцога Клевского, сводились к тому, чтобы взять в кольцо Фландрию — одну из наиболее богатых земель империи Карла V. Окруженная со всех сторон противниками императора — Англией, Францией, герцогом Киевским и протестантскими князьями Северной Германии, Фландрия стала бы уязвимым местом империи Карла V, что побудило бы его искать примирения с Генрихом. Кроме того, возможность подобного окружения Фландрии могла заставить Франциска I отказаться от мысли о соглашении со своим старым соперником — императором.
Хотя эти соображения сохраняли свою силу, Генрих дал указание помочь ему «выпутаться». Кромвель принялся за дело. Анну, оказывается, намеревались выдать за герцога Лотарингского. Документ, содержащий официальное освобождение невесты от данного ею обещания, остался в Германии. Это была как будто спасительная лазейка: Генрих попытался принять позу оскорбленного и обманутого человека. Но бумагу рано или поздно доставили бы в Лондон. А просто отослать Анну домой Генрих опасался, так как уязвленный герцог Клевский легко мог перейти на сторону Карла V. С проклятиями, мрачный, как туча, король решил жениться.
О том, что новобрачная ему в тягость, Генрих VIII объявил на другой же день после свадьбы. Однако он некоторое время еще воздерживался от открытого разрыва. Оставалось определить: так ли уж опасен этот разрыв? В феврале 1540 г. герцог Норфолк, противник «германского брака» и теперь враг Кромвеля, отправился во Францию. Он убедился, что франко-испанское сближение не зашло далеко[96]. Во всяком случае ни Карл, ни Франциск не предполагали нападать на Англию. А ведь именно ссылкой на эту угрозу Кромвель мотивировал необходимость «германского брака»[97]. Норфолк привез свои радостные для Генриха известия и взамен узнал не менее приятную новость для себя: на королевские обеды и ужины, куда допускались самые близкие люди, была приглашена племянница герцога юная Екатерина Говард.
Кромвель (в апреле 1540 г. он получил титул графа) пытался нанести контрудар: его разведка постаралась скомпрометировать епископа Гардинера, который подобно Норфолку стремился к примирению с Римом. Министр произвел также конфискацию имущества Ордена иоаннитов: золото, поступавшее в королевское казначейство, всегда успокаивающе действовало на Генриха.
7 июня к Кромвелю зашел его бывший сторонник, а ныне тайный недруг Томас Рисли, приближенный Генриха. Он намекнул, что короля надо избавить от новой жены. На другой день, 8 июня, Рисли снова посетил министра и опять настойчиво повторил свою мысль. Стало ясно, что это был королевский приказ. Кромвель кивнул головой, но заметил, что дело сложное. Министру предлагали освободить короля от Анны Клевской, чтобы расчистить дорогу для Екатерины Говард — племянницы его врага.
Пока Кромвель с горечью размышлял над полученным приказом, Генрих уже принял решение: прежде чем освободиться от новой жены, необходимо отделаться от надоевшего министра (возможно, у короля помимо изложенных мотивов были и другие побудительные причины покончить с Кромвелем)[98]. Рисли по приказу короля в — тот же день, 8 июня, составил королевские письма, обвинявшие Кромвеля в нарушении разработанного Генрихом плана нового церковного устройства[99].
Вчера еще всемогущий министр стал обреченным человеком, отверженным, отмеченным печатью королевской немилости. Об этом знали уже другие царедворцы и советники — почти все, кроме него самого, руководителя секретной службы. 10 июня 1540 г., когда члены Тайного совета шли из Вестминстера, где заседал парламент, во дворец, порывом ветра сорвало шапку с головы Кромвеля. Вопреки обычной вежливости, требовавшей, чтобы и остальные советники также сняли шапки, все остались в головных уборах. Кромвель понял. Он имел еще мужество усмехнуться: «Сильный ветер сорвал мою шапку, оставив все ваши!»
Во Время традиционного обеда во дворце Кромвеля избегали, как зачумленного. Пока министр выслушивал пришедших к нему посетителей, его коллеги поспешили удалиться. С запозданием он вошел в зал и намеревался сесть на свое место, заметив:
— Джентльмены, вы очень поторопились начать.
Его прервал окрик Норфолка:
— Кромвель, не смей здесь садиться! Изменники не сидят с дворянами!
При слове «изменники» отворилась дверь, вошел капитан с шестью солдатами. Начальник стражи подошел к министру и жестом показал, что он арестован. Вскочив на ноги, бросив шпагу на пол, Кромвель, с горящими глазами, задыхающимся голосом закричал: