Этим утром мне внезапно позвонил отец и предупредил, что не выйдет на работу. И завтра не выйдет. И послезавтра. Потому что ложится на плановую операцию.
Рома прислал следом сообщение:
«Янка, ты как? Совсем одна там».
«Как это одна? Вот же ты. Всегда тут. Всегда вовремя. Я же знаю, что ты есть». Что ты мой.
«Позвоню вечером. Пиши мне все подряд, потом прочитаю. Все будет хорошо, я долго вчера разговаривал с Владимиром Ивановичем, для паники поводов нет».
«Хорошо, я напишу. Вот скажи мне, Рома, почему так происходит? Ты знаешь ответ на этот вопрос? Дело во мне, да? Почему все и каждый относятся ко мне как маленькому неразумному ребенку? Почему стараются уберечь от правды? Я взрослый вменяемый человек. Какой они реакции боятся? Чтобы я что сделала? Из окна выбросилась? В обморок грохнулась?»
Я строчила сообщения Демину с особым остервенением. Пока умывалась, завтракала, потом на светофорах в пути и, наконец, в офисе. Никак не могла остановиться. Много текста, все, что на душе творилось. Потом хотела поудалять большую часть, но решила — ладно, пусть читает. Конечно, я не могу сказать отцу и трети того, что чувствую. Это было бы эгоистично. Мама, оказывается, поменяла билеты и прилетает завтра. Пашка тоже скоро будет. Все знают, что папе перенесли операцию с июня на конец марта, и только я одна даже не догадывалась, что эта операция вообще планировалась и что она необходима.
Оказывается, отец вообще не хотел ставить меня в известность, собирался снова якобы смотаться в Москву, но потом все же передумал. Он даже Роме позвонил, ввел в курс дела. Я узнала обо всем последней.
Они все считают меня девятилетним ребенком, который не в состоянии контролировать себя и свои поступки. Осознав это, я будто с разбегу в снег упала, шла и провалилась в яму, кожу аж покалывает, но при этом не расплакалась. Не разозлилась и не обиделась. Во мне будто что-то… переключилось, какой-то тумблер. Они меня недооценивают.
Я беременна от мужчины, которого знаю чуть больше месяца.
Мой отец ложится в больницу перед важной операцией.
В конце концов, ни Демина, ни мамы снова нет рядом, я совершенно одна.
Но при этом — в порядке. Держу себя в руках. Практически не плачу.
После ужина я утыкаюсь в подушку Ромы и моментально выключаюсь.
Следующий день проносится еще быстрее предыдущего. Из-за Павла, который все время лезет под руку и не дает мне слова вставить ни на совещании с отделом маркетинга, ни в больнице у папы, я немного на взводе, но в итоге все же нам удается с отцом немного посидеть вдвоем на подоконнике в коридоре частной клиники и помолчать. Говорить особо не о чем. Любые его слова рискуют прозвучать как прощание. Любые мои — выдать детские страхи. Я не стала волновать папу беременностью, это бы выглядело перетягиванием одеяла на себя. Со мной все хорошо, сейчас важно другое.
Демин приезжает в восемь вечера. Зачитавшись в интернете, я пропускаю момент, когда он открывает дверь, поэтому поднимаю глаза и вижу его в дверном проеме комнаты. Он смотрит на меня, потом снимает перчатки, куртку, свитер через голову. Остается в тех же самых походных штанах, в которых я его увидела впервые.
— Ой! — сажусь и подтягиваю к груди колени. — Привет!
— Сиди, отдыхай, я сейчас подойду. Только помоюсь с дороги.
Ну как же! Еще чего! Стоит хороший такой, мой могучий мужчина, мой супергерой. Присылал мне фотки, где в полном обмундировании, там экипировка такая, что мне вообще не поднять, а он бегал, задания выполнял. Смотрю на него и сердце колотится, как во время первой встречи.