Бабы наблюдали молча. Тонька теряла силы. С одною Шуркой она шутя расправилась бы. Но Женька мешала. С нею — сложнее. Бьет кулаком по печени, почкам — без промаха.

— Суки проклятые! Вдвоем на одну! — выскочил из-под койки серый комок и, визжа Зинкиным голосом, бросился к дерущимся.

Девчонка вцепилась в горло Женьке огрубевшими руками. Баба не ждала такого. И, подмяв девчонку, била ее головой об пол.

Тонька, получив передышку в секунду, оторвала от себя Шурку, подцепила ей кулаком в подбородок. И, наступив ногой на живот, крикнула:

— Эй, ты! Сучье вымя! Оглянись! Еще движение — и выпущу из твоего петуха душу, вместе с кишками и говном! Выметайтесь обе из барака! Навсегда! Слышали?

Женька все еще держала Зинку. И тогда Тонька встала на живот Шурке двумя ногами. Та взвыла. Задергалась, пытаясь сбросить с себя Тоньку. Но та одной ногой уже давила на грудь.

— Кончай, шмакодявка! Ишь вони напустили! Не продохнуть. Пусти! Зачем тебе ее душа? — сдернула девку Лидка. И спросила, хохотнув: — Ну как, на игру есть силы?

— Помогите ей встать. Вся обгадилась зараза! Не густо в карцере кормят. Зачем опять туда захотела? — нагнулась над Шуркой Надька. И, пнув Женьку в толстый зад ногой, потребовала: — Оставь ребенка! Своего заимей. Тогда и распускай руки, сучка.

Больше об играх никто не говорил. Тонька никому не созналась тогда, что действительно зримо увидела она Варьку повешенной над проходом. Вспомнилось все…

Шурка с того дня притихла. Но не смирилась, возненавидела девку люто и только ждала повода и возможности отомстить ей за себя и Семеновну. Она караулила каждое слово и поднимала на смех, следила за всяким шагом.

Тонька чувствовала это и держалась настороже.

Шурка не просто следила и слушала, она подслушивала и подглядывала. Стала злою тенью за плечами. И караулила, подмечала малейшую оплошность.

Так и продолжалось до самой весны, когда коров выгнали на пастбище свободные от дежурства солдаты-охранники.

Тонька с Зинкой тем временем управлялись на ферме. Отмывали, проветривали ее. Готовили коровник к ремонту. Знали заранее, сделать его придется самим. Помочь некому. А потому носили к ферме глину, солому, известь. Запаслись паклей. И, подготовив все необходимое, взялись шпаклевать пазы, внутри и снаружи. Соорудив подобие козлов, начали обмазывать стены.

Замесить раствор, принести его и подать на высоту было нелегко. И вот тогда Тонька попросила Русалку, ставшую бригадиром, дать в помощницы бабу. Покрепче, посильнее Зинки, какую на ремонте недолго было надорвать вконец.

Русалка пообещала помочь. И прислала Шурку. Напутствуя по-своему:

— Шмаляй, сука! От тебя все равно нигде толку нет. Может, хоть Тонька дурь выколотит. Но коль вздумаешь им мешать, в растворе вместо говна останешься. Сама вобью. Ни один охранник не сыщет.

Когда Шурка появилась на пороге, Зинка ойкнула.

— Прислали проследить, ладно ли вы тут ферму говняете, — усмехалась баба, подбоченясь.

Тонька на нее не оглянулась. Зинка едва успевала подносить раствор.