Коль скоро она стала кому-то мешать настолько серьезно, то и покушение могло случиться где угодно. Причем даже при наличии серьезной охраны. И тут уж выбирай. Либо быть подле сильных мира сего, пользуясь их благосклонностью и приобретая некое влияние, но вместе с тем подвергаясь опасности. Либо жить в тиши, безвестии и бедности.

И Рощины сделали свой выбор. Христофор Аркадьевич получил кафедру и лабораторию в медицинской академии, оборудованную по последнему слову современной науки. Даша — возможность удачно выйти замуж и обеспечить свое будущее. К тому же у нее есть два старших брата, которые не пошли по стопам родителя, а поступили на службу и имели серьезные перспективы роста.

Несмотря на то что ее люди сейчас вовсю разыскивали злоумышленника, Ирина Васильевна была вынуждена заниматься совершенно иным делом. А именно находилась в рабочем кабинете царя в Кремлевском дворце и вместе с ним принимала экзамен у своего племянника, который, как ни странно, добился за последнее время серьезных успехов.

Мальчик был достаточно одарен, и науки ему давались легко. Вот только желания изучать их у него не наблюдалось. Профессора Московского университета устали бороться с его леностью. А тут… Николая словно подменили.

— Что скажете, Степан Андреевич? — обернувшись к Сытину, известному во всем мире математику и профессору Московского университета, спросил самодержец.

Именно самодержец. Вот уж чего удалось добиться Рюриковичам, так это упрочения самодержавия в Русском царстве. Государь крепко удерживал власть в стране, подмяв под себя как знать, так и церковь. Оставалось с умом распорядиться этой самой властью. Но… При всем при том, что Дмитрий Первый был не лишен прозорливости, для этого ему все же недоставало воли. Самой малости. Но все же.

— Ну что я могу сказать, государь. Несомненно, за последние полгода цесаревич серьезно продвинулся вперед. Конечно, при наличии более образованных преподавателей успехи могли бы быть и более значимыми. Но они все же впечатляют. Прими мои поздравления, Николай Дмитриевич, сумел ты меня удивить.

— И еще удивлю, Степан Андреевич, — бросив мимолетный горделивый взгляд на стоявшего чуть позади и в стороне полковника в зеленом мундире на европейский манер, заверил подросток.

— И чем же, если не секрет? — полюбопытствовал профессор.

— Я хочу серьезно изучать кораблестроение, а это никак невозможно без математики.

— Хм. Смею тебя заверить, Николай Дмитриевич, что для этого потребно изучать не одну лишь математику.

— Я знаю, — с самым серьезным видом кивнул подросток, а потом перевел взгляд на царя. — Батюшка, я стал совсем по-другому смотреть на науки, от которых, вижу теперь, проистекает польза великая. Вот словно прозрел.

— Верю, сынок. И замечаю. Что меня очень радует. Ладно. Будем считать экзамен завершенным. Николай, я очень доволен. Надеюсь, ты и дальше будешь меня радовать. Причем не только в науках, но и в других областях.

— Конечно, батюшка, ведь правителю не стать великим, коль скоро он не ведает творящегося в мире.

— Иди уж, великий, — с довольной улыбкой произнес царь, подкрепляя свои слова взмахом руки.

Цесаревич поспешил удалиться в сопровождении полковника и профессора. И судя по тому, как этот худощавый юноша среднего роста в буквальном смысле слова надвинулся на ученого, тому предстоит выдержать некое сражение. Николая вдруг обуял голод познания, и, похоже, он намеревался его утолить. Причем в своей обычной манере, нахрапом, сметая все на своем пути и впитывая то, до чего сумеет дотянуться. Есть у него такая черта.

— Ну, что скажешь, сестрица? — едва закрылась дверь, поинтересовался царь.

При этом из него словно выдернули стержень. Он как-то сразу осунулся, разве что цвет лица остался прежним. Впрочем, ничего удивительного, коль скоро на нем добрый слой пудры. Дмитрий Первый был болен. Причина и природа болезни пока оставались неизвестными. Лучшие медицинские умы не могли понять, что происходит с государем. Но факт оставался фактом: болезнь медленно, но верно подтачивала его силы, приближая неизбежный конец.

— А что тут скажешь, Дмитрий. Твоя правда. Коленька за ум взялся и в науку вгрызся, как голодный в краюху хлеба.

— Во-от. А ты говорила «иноземец, иноземец», — передразнивая ее, произнес царь. — А оно вишь как вышло. Этот де Вержи как нельзя кстати свалился.