— Я буду, рада видеть тебя здесь, но тебе не кажется, что шериф будет беспокоиться?

— Я нашел себе работу. Не хочу быть обузой. Они с Келли… ну, вы знаете. Незачем мне там все время ошиваться.

Я знала, что отважный шериф, обязанный по долгу службы выслеживать и сжигать колдунов, отдал сердце талантливой и вспыльчивой молодой женщине, вероятно, последней оставшейся в живых чародейке дар"нети, рожденной в Четырех королевствах. И я знала, что ни один из них никогда не лишил бы Паоло крова.

— А это, случайно, не из-за того, что Грэми заставлял тебя учиться?

Вогнать Паоло в краску — дело не из легких, но тут и весенний редис показался бы бледным в сравнении с ним.

— Лошадям нет дела до того, умеет ли человек читать.

— Я позволю тебе работать на конюшне. Элларду нужна помощь. Но позже, зимой, нам с тобой придется заняться учебой.

Я вернула Паоло Элларду, ожидающему на кухне, и сообщила, что, на мой взгляд, с мальчишкой все в порядке, разве что ванна ему требуется еще больше, чем еда. Паоло насупился и отправился со стариком в конюшню.

Мне редко выпадала возможность поговорить с Паоло. Но, осматривая с Джорджем поместье или развлечения ради прогуливаясь верхом, я замечала, как он ходит, прихрамывая, то здесь, то там. Прежде чем склониться в приветствии, он всегда улыбался. Эллард клялся, что мальчишка родился в конюшне, а то и воспитан лошадьми. Вскоре каждый раз, выходя во двор, я видела их вместе, голова к голове.

Не могу объяснить почему, но я никому не рассказывала, что знала Паоло прежде. Разумеется, я ничуть не стеснялась этого знакомства. Он был прекрасным одаренным мальчиком и моим товарищем по приключениям, отважный и надежный в обстоятельствах, которые обескуражили бы многих взрослых мужчин. Просто мне было приятно иметь рядом тайного друга.

Пришел Сейль, середина зимы, пора, когда мы отмечали самую долгую ночь за десять дней до наступления нового года. Сейль и Долгая Ночь были праздниками, связанными с легендой о раненом боге, которого спасло от отчаяния беднейшее из сотворенных им существ, щедро оделив его едой, развлечениями и подарками. Правда о волшебстве, двух мирах и магическом Мосте, непостижимо связывающем их и поддерживающем их равновесие, казалась мне намного более захватывающей, чем миф Долгой Ночи. Но мне всегда нравилась внешняя сторона Сейля: перевязанные шелковыми лентами подарки, сказки, карнавалы, сласти, вечнозеленые ветки, горячий сидр с корицей и гвоздикой и сотни ароматических свечей, озаряющих холодные, темные ночи.

Вместе с праздниками пришли и первые свидетельства улучшения моих отношений с племянником. Я удивилась и обрадовалась, увидев Герика в спальне Филомены, когда пришла в наш обычный час на пир в честь Долгой Ночи. Мне казалось, что праздник в неполном кругу семьи будет унылым по сравнению с весельем в помещениях прислуги, так что я попросила горничных украсить камин в комнате Филомены вечнозелеными гирляндами, распорядилась приготовить для герцогини праздничный ужин и пригласила Герика присоединиться к нам. Но хотя прежняя враждебность в наших отношениях уступила место спокойствию, я совершенно не ожидала, что он придет. Герик был подобающе одет и уже успел зажечь свечи в канделябре, принесенном Неллией. Аромат их пламени смешивался с запахом лекарств, пропитавшим воздух.

— Радостной Долгой Ночи тебе, Филомена, — сказала я, — и тебе, Герик.

Филомена вздохнула, Герик вежливо поклонился, но промолчал. Не стоило ожидать слишком многого.

Пока я пододвигала кресло, Герик присел на край материнской кровати. Я разлила вино, разделила жареную утку, цукаты и пирожки с корицей. Разговор не шел, но и враждебности не чувствовалось. Когда с едой было покончено, Герик и я отодвинули стол. Филомена нахмурилась и спросила:

— Ты не собираешься читать сегодня?

— Напротив.

Я извлекла из карманов две обернутые в бумагу книги, заказанные в лавке в Монтевиале. Филомене предназначался причудливый искерский роман, который она немедленно потребовала начать. Герику же досталась рукопись об оружейном деле керотеанцев, столь великолепно иллюстрированная, что я засомневалась, стоит ли отдавать ее ребенку. Меня пугало предположение, что он может уничтожить рукопись, поскольку ее подарила я. Но пока я читала Филомене, он сидел на кровати, скрестив ноги, и перелистывал страницу за страницей. На его щеках играли блики от пламени свечей.

Наконец он закрыл книгу и спрыгнул с кровати. Я прервала чтение, и Герик чмокнул мать в щеку.

— Прошу прощения, матушка. Я ушел спать. — Затем, глядя чуть в сторону, мальчик слегка махнул рукописью: — Прекрасная книга. Благодарю вас.