4

Капитан Уваров в очередной раз посмотрел на останки большой радиостанции, которую разворотила случайная очередь авиапушки. И теперь уже и не сообразишь, кто так постарался – свои или чужие? Дмитрию было решительно все равно. А еще было отчаянно жалко батарейный автожир, который погиб почти одновременно с рацией. К нему на малой высоте подобрались два самолета с крестами на крыльях и пауком свастики на хвосте, и… Правда, ребята с корректировщика все же успели отправить одного из врагов на тот свет, всадив в него эрэс, но это ничего не меняло: батарея оказалась без «всевидящего ока». Еще хорошо, что экипаж уцелел – ну, не то чтобы совсем, но во всяком случае живы. Здорово эти автожиры придумали: подбили тебя, а винт крутится и, как семечко ясеневое, тебя на землю мягко опускает. Так что Сергиенко с Трофимовым живы, хотя и помяло их основательно…

Да только теперь связи с командованием вообще никакой. Была бы «Муха» цела – отправили бы искать, а так…

– Товарищ капитан, тут танкистов пленных доставили. Товарищ капитан Барсуков спрашивает: вы на допрос придете?

Уваров обернулся. Перед ним стоял невысокий стрелок-калмык. Дмитрий напрягся и припомнил его фамилию: Бубеев. Странно было видеть калмыка в мотострелках – они в основном служили в кавалерии, но в жизни и не такое бывает.

– Сейчас буду, боец, – Уваров одернул гимнастерку и встал. – Скажи, чтобы без меня не начинали.

Допрос пришлось вести Ланцову и сержанту Гамалееву, которые одни только и знали французский. Советские стрелки выковыряли французов из танка с ловкостью бенгальского тигра, решившего полакомиться черепахой. Они закрыли шинелями все смотровые щели и приборы танка, потом постучали прикладами по броне, и сержант Гамалеев сообщил струхнувшим галлам, что мины на броню им уже установили. И что теперь дальнейшая судьба танкистов в их собственных руках: хотят жить – пусть выходят. Ну, а если нет – так они, в общем, и не настаивают. Четверо французских танкистов вылетели из броневой коробки, словно пробки от «Абрау-Дюрсо», и тут же угодили в дружеские объятия красноармейцев.

Мотострелки были настроены миролюбиво, а потому просто отобрали у французов оружие, даже не удосужившись надавать им по шее. Единственным пострадавшим был лейтенант Леле, который попытался протестовать, когда сержант Гамалеев выудил из кармана его комбинезона фляжку с коньяком. Но сержант на хорошем французском посоветовал Леле заткнуться, сопроводив свой совет здоровенным тычком под ребра.

На допросе танкисты сперва упрямились, но после пары зуботычин и обещания расстрелять всех к такой-то матери, стали значительно разговорчивее. Они честно рассказали о силах, которыми командовал майор Туфе, чем и повергли всех троих командиров в состояние глубокой задумчивости.

Первым молчание нарушил Барсуков:

– Слышь, Уварыч, а ты их на подходе накрыть можешь?

Уваров только зубами скрипнул:

– Могу, вот только заковыка одна имеется. Корректировать огонь кто будет?

Все присутствовавшие командиры разом посуровели. Корректировка без всевидящего ока «Мухи» – самоубийство. Почти гарантированное. Потому что надо сидеть далеко впереди основной линии обороны, и никто тебе не пообещает, что вражеские танки не выйдут прямо на тебя. Только это еще не все: рации в распоряжении сводного отряда остались слабенькие, с радиусом действия не больше десятка километров. И это в лучшем случае. Уверенная связь будет на пять кэмэ максимум, а значит, наводить орудия придется тогда, когда французы как раз начнут перестраиваться из походного порядка в боевой. Стало быть, наблюдать придется почти что в открытую, иначе можно и не заметить, в каком месте они начинают разворачиваться для атаки.

– Ладно, – вдруг хлопнул по ящику, заменявшему стол, Барсуков. – Давай свою карту – я тебе за корректировщика сработаю. Иначе моих ребят подчистую размажут.

Майор Туфе кратко обрисовал задачу, и тридцать восемь танков, облепленных десантом сенегальцев, двинулись вперед. Часть сенегальских стрелков, которым не хватило места на броне, и макаронники топали пешочком. В тылу колонны пыхтели выхлопами две самоходки «Бассотто»[35] – одни из немногих приличных представителей безумного итальянского танкостроения.

Жоэль Туфе по всем правилам военной науки выбрал себе место в середине колонны. Это место было самым подходящим для командира: все видно и безопасно. Если налетит русская авиация, ударят либо по голове, либо – по хвосту колонны. Середину обычно не трогают, вот командиры ее и выбирают.

Звука подлетающего снаряда Туфе не услышал. И никогда не узнал, был ли осведомлен о тактической хитрости командиров неведомый ему артиллерист, или нет. Тяжелый гаубичный снаряд грянул почти вплотную к командирскому S41 и опрокинул его набок. Майора милосердно шарахнуло головой о броню, поэтому он не услышал диких воплей экипажа, и не рвал в нечеловеческом ужасе перекошенные люки в те последние несколько мгновений, что остались до взрыва боекомплекта…