Лидия выползла из подземелья наружу, присела на траву. Холод мигом начал пробирать до костей, но куда сильнее донимал сон, и она с наслаждением покорилась ему. Неведомо ведь, сколько придется ждать Фоминичну, а она не спала аж две ночи!
Сон был — как такое же подземелье, из которого она только что вылезла. Только ни единой звезды в него не заглянуло, ни единого проблеска света не блеснуло. И сначала Лидия думала, ей снится, что ее кто-то тихонько подтолкнул в бок:
— Проснитесь, барышня!
Она так и вскинулась от звука знакомого голоса:
— Кеша?!
— Он самый. — Его тощая, высокая фигура виднелась на фоне неба. — Давайте-ка я вас в седло подсажу.
— Я подушку принесла, — раздался голос Фоминичны. — Помягче чтоб…
— Да какая подушка, ты что, — усмехнулась Лидия, устраиваясь в седле. — С подушки я точно свалюсь!
Лошадь нервно перебирала копытами.
— Ишь, игривая какая! — погладила ее Лидия — да так и ахнула: — Откуда она? Наши же лошади… — Она сразу заметила обмолвку и немедленно ее исправила: — Ваши же лошади в болоте спрятаны, далеко. Неужели успели привести?!
— У француза взяли, — ухмыльнулся Кеша, который тоже сидел верхом на тонконогом мерине. — Ничего, нам, главное, до утра обернуться. Поскачем лесными тропами, ими до Москвы всего десять верст. Верхом это — пустяк!
Лидия прикинула. Человек в час проходит пять километров. То есть это пешком два часа туда и два обратно. А на лошади-то несравнимо быстрей!
— А лошади потные будут, — сокрушенно сказала она. — Французы могут догадаться, что их кто-то ночью брал.
— Это уж ты Фоминичне поручи, — хмыкнул Кеша. — Она им про домового расскажет. Мол, он на их лошадях ночью путешествовал. А может, и леший…
Нянька только зубами скрипнула, но ни слова не вымолвила.
— Ну ладно, Фоминична, — сказала Лидия. — Прощай. Не держи на меня зла, и я на тебя держать не стану. Ирине скажи… Скажи, век ее помнить буду. А…
Она осеклась.
— А Алексею Васильевичу велишь что-нибудь передать? — спросила Фоминична.
— Да что ему передавать, — тихо проговорила Лидия. — Ничего не передавай.
— Ты это… — Фоминична запнулась. — Ты навечно уходишь? Или еще воротиться намерена?