— Вам неверно передали. Я готов подписать любую чушь, которую вы мне предложите. Если хотите, можете считать это признанием.

— Как же вы собираетесь признаваться, то есть подписывать? Почему вдруг?

— Не вдруг, — горько усмехнулся Волков. — Мне видение было ночью, еще когда у вас сидел. Видение говорит: признайся во всем, а то… не важно. Вот я и признаюсь.

— Видение? Описать сможете?

— Шутите? Оно ж видение — зловонный черный карлик. Когда у вас совесть проснется, и вам может привидеться, но, уверен, такого не случится. Спрашивайте, гражданин следователь. Признаться, видеть вас не могу. Так что хорошо бы покороче.

— Странный вы, ну да ладно. Начнем. Вы заказали гражданину Урбанюку убийство Безроднова и его семьи?

— Я.

— Когда, как, при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?

— Не помню. Болел я. Напишите сами, как вам удобнее, я подпишу.

— Сколько вы ему заплатили? Как передали деньги.

— Не помню. Вам виднее, сколько сейчас стоит убийство. Я по химическим наукам больше, в убийствах не разбираюсь. Сколько напишете, столько подпишу.

— Пишу. Я, Волков Олег Львович, признаюсь в организации убийства Безроднова Евгения Викторовича и его семьи, совершенном по моему заданию… — следователь долго писал и поглядывал на Олега, который обратился в деревянного истукана с блаженной улыбкой и, видимо не слушал. Наконец он закончил. — Вот здесь — «Мною прочитано, с моих слов…» Знаете. Фамилия, дата.

Протокол допроса получился большим, занял несколько листов и содержал эскиз квартиры с телами.

— Подписывайте, если согласны. Или передумали?

— Не передумал, — сказал Волков и не глядя подписал листы. — Где еще подписать? На полу могу, на спине у вас. Где? Показывайте.

— Понимаю. Сумасшедшего решили разыграть? — догадался Токарев, но заботливо убрал документ в свой портфель. — Тоже вариант. Но крайне сложно сейчас симулировать душевнобольного. Мало кому удается. Кстати, обыск в лаборатории дал кое-какие результаты. Вот взгляните.

Токарев протянул Волкову фото, вторую половину того, которое он уже видел.

— Нашли в вашем магическом халате. Тоже с вашими пальчиками и без отпечатков вашего исполнителя. Что ж вы не выбросили, рассеянный ученый? Теперь картина полная. Одна половинка у Урбанюка, другая у вас. Или тоже подбросили? Зачем вы нужны кому-то, так стараться? Я, признаться, сам сомневался в вашей причастности. Не тот вы человек, и смысла никакого в этом нет. Но теперь! Теперь ваше положение совсем тяжелое. Верю я или не верю, суду безразлично. Кто мог желать вашей посадки? Ну, кто? Зачем кому-то упрятывать вас в тюрьму? Подумайте на досуге. Но если вы уж решили каяться, то рассказывайте всё. Как заказывали, кто исполнители, где украденное, зачем так жестоко обошлись с женщинами. Не знаю, говорил я вам или нет? Екатерину Васильеву, жену вашего друга, перед смертью насиловали, видимо у него на глазах, это доказано экспертизой и вписано в этот протокол. Не слишком? Как вы жить-то будете после такого?

Идиотская улыбка стерлась с губ Олега, он замолчал и закрыл глаза. На лице его отразилась внутренняя борьба, страдания и страх. Наконец он посмотрел на Токарева. Его взгляд переменился, теперь он смотрел пристально и прямо, словно прожигал взглядом.

— Я готов подписать всё. Еще раз вам повторяю. Подпишу, но знайте, теперь я уверен. Минуту назад еще сомневался, но теперь точно знаю. Безроднова заказал Саша Титов, наш партнер по бизнесу. Он и фотографии подбросил, и с убийцей рассчитался. Возможно, и убил его сам. Он это может. Химический состав резины от пластика не отличит, а это сможет. Как там оказались мои отпечатки — не знаю, но как-то он сделал это. Зачем? Пусть он сам вам скажет. Присмотритесь к нему. Мне трудно предположить, зачем ему это нужно. Моя доля в бизнесе к нему не отойдет, да и не надо ему, он и так теперь основной акционер — делай что хочешь. Не могу понять, но точно знаю — его работа. Поищите у него файл этой фотографии. Он у него. Возможно, кто-то видел, как Титов встречался с убийцей, тоже можно проверить. Что я вас учить должен?