Галилей
Вирджиния, рассерженная, выходит. Монах заговаривает с ней, когда она проходит мимо него.
Монах. Этот человек мне не нравится.
Вирджиния. Он не опасен. Вы же слышите сами. Мы получили свежий козий сыр.
Монах идет вслед за ней.
Андрея. Мне предстоит ехать всю ночь, чтобы завтра на рассвете пересечь границу. Могу я уйти?
Галилей. Я не знаю, зачем ты пришел, Сарти. Чтобы растревожить меня? Я живу осторожно и думаю осторожно с тех пор, как очутился здесь. Но все же бывает, что вдруг примусь за старое.
Андреа. Я не хотел бы вас волновать, господин Галилей.
Галилей. Барберини сказал, что это прилипчиво, как чесотка; он и сам не избежал этого. Я опять писал.
Андреа. Да?
Галилей. Я закончил книгу «Беседы».
Андреа. Ту самую? «Беседы о двух новых отраслях науки: механика и падение тел»? Здесь?
Галилей. Мне дают бумагу и перья. Мои руководители не глупцы. Они знают, что укоренившиеся пороки нельзя истребить за один день. Они оберегают меня от вредных последствий, забирая и пряча каждую новую страницу.
Андреа. О господи!
Галилей. Что ты сказал?
Андреа. Значит, вам позволяют пахать воду! Вам предоставляют бумагу и перья, чтобы вы были спокойны! И как же вы только могли писать, зная, куда это идет?
Галилей. О, я ведь раб моих привычек.
Андреа. «Беседы» в руках монахов! А в Амстердаме, в Лондоне, в Праге так жаждут их иметь!
Галилей. Да, мне кажется, что я слышу, как там скулит Фабрициус, требуя свою долю; сам-то он в Амстердаме в безопасности.
Андреа. Две новые отрасли науки все равно что утрачены!