Галилей. Почти, почти умер. Нанесите на экран сетку меридианов и параллелей. Будем действовать систематически. И тогда уж мы сможем отвечать на их письма. Не так ли, Андреа?

Госпожа Сарти. «Почти»! По пятьдесят раз он взвешивает свои кусочки льда, но слепо верит во все, что ему нравится!

Людовико. Если его святейшество умрет, господин Галилей, то следующий папа — кто бы он ни был и как бы велика ни была его любовь к наукам — должен будет считаться и с тем, как велика любовь к нему со стороны знатнейших семейств Италии.

Маленький монах. Бог создал физический мир, Людовико; бог создал человеческий мозг; бог разрешит физику.

Госпожа Сарти. Галилео, а теперь послушай меня. Я видела, как мой сын погряз в грехах со всеми этими «экспериментами», «теориями», «наблюдениями», и я ничего не могла поделать. Ты восстал против властей, и они уже однажды тебя предостерегли. Самые высокие кардиналы увещевали тебя, заговаривали, как больного коня. На какое-то время это помогло, но вот два месяца назад, сразу после благовещенья, я тебя поймала на том, как ты украдкой опять начал свои «наблюдения». На чердаке. Я ничего не сказала, но я все поняла. Я побежала в церковь, поставила свечку святому Иосифу. Но это уже выше моих сил. Когда мы бываем с тобой вдвоем, ты рассуждаешь довольно здраво, говоришь, что не должен так себя вести, потому что это опасно. Но стоит тебе дня два повозиться с твоими «экспериментами», и все опять как было. Если уж я лишаю себя вечного блаженства, потому что не расстаюсь с тобой, еретиком, — это мое дело, но ты не имеешь права растаптывать своими ножищами счастье твоей дочери!

Галилей (ворчливо). Принесите телескоп!

Людовико. Джузеппе, отнеси вещи обратно в карету.

Госпожа Сарти. Она этого не вынесет. Можете сами сказать ей! (Убегает, не выпуская из рук кувшина.)

Людовико. Как я вижу, вы уже все приготовили. Господин Галилей… Мы с матерью большую часть года живем в имении в Кампанье и можем засвидетельствовать вам, что наших крестьян никак не беспокоят ваши трактаты о спутниках Юпитера. У них слишком тяжелая работа в поле. Однако их могло бы встревожить, если бы они узнали, что остаются безнаказанными легкомысленные посягательства на священные устои церкви. Не забывайте, что эти жалкие существа в своем полуживотном состоянии все путают. Они ведь почти животные, вы вряд ли даже можете себе это представить. Услышав, будто где-то на яблоне выросла груша, они удирают с работы, чтобы почесать языки.

Галилей (заинтересован). Вот как?

Людовико. Они — животные. Когда они приходят в имение жаловаться на какой-либо вздор, мать вынуждена приказывать, чтобы на их глазах отхлестали бичом одну из собак, чтобы напомнить им о послушании, порядке и вежливости. Господин Галилей, выглядывая из дорожной кареты, вы, может быть, иногда замечали поля цветущей кукурузы. Вы, ни о чем не думая, едите наши оливки и наш сыр и даже не представляете себе, сколько труда нужно, чтобы их получить, какой бдительный надзор требуется.

Галилей. Молодой человек, когда я ем оливки, я вовсе не перестаю при этом думать. (Грубо.) Ты меня задерживаешь. (Кричит ученикам.) Ну что, установили экран?

Андреа. Да, вы идете?

Галилей. Ведь вы хлещете не только собак, добиваясь послушания? Не так ли, Марсили?

Людовико. Господин Галилей, у вас великолепный мозг. Жаль его!

Маленький монах (изумленно). Он угрожает вам!

Галилей. Да. Ведь я мог бы смутить его крестьян, возбудить новые мысли у них, у его слуг, у его управителей.

Федерцони. Но как? Ведь никто из них не знает латыни.