Аздак (протягивает адвокатам ладонь, чтобы получить взятку, и глядит на Груше). Весьма привлекательная особа. (Опять получает деньги.) Открываю заседание и требую от вас полнейшей правдивости. (Груше.) Особенно от тебя.

Первый адвокат. Высокий суд! В народе говорят — «кровь гуще воды». Эта старая мудрость…

Аздак. Суд желает знать, какой гонорар назначен адвокату?

Первый адвокат (удивленно). Простите, как вы изволили сказать?

Ах вот что! Пятьсот пиастров, ваша милость. Отвечаю на необычный вопрос суда.

Аздак. Вы слышали? Вопрос, оказывается, необычен. Я спрашиваю потому, что, зная, какой вы хороший адвокат, слушаю вас совсем по-другому.

Адвокат (кланяется). Благодарю вас, ваша милость. Высокий суд! Узы крови прочнее всех прочих уз. Мать и дитя — есть ли на свете более тесная связь? Можно ли отнять у матери ее ребенка? Высокий суд! Она зачала его в священном экстазе любви, она носила его в лоне своем, она питала его своей кровью, она родила его в муках. Высокий суд! Известно, что даже лютая тигрица, у которой похитили детеныша, не находит себе покоя и бродит по горам, отощав до неузнаваемости. Сама природа…

Аздак (прерывая его, обращается к Груше). Как ты ответишь на это и на все, что собирается сказать господин адвокат?

Груше. Ребенок мой.

Аздак. И это все? Надеюсь, ты сможешь привести доказательства. Во всяком случае, советую тебе сказать мне, почему ты считаешь, что я должен присудить его именно тебе.

Груше. Я растила его в меру своих сил и своего разуменья, я всегда добывала ему еду. Почти всегда у него была крыша над головой. Чего я не натерпелась из-за него, сколько денег истратила. Я не считалась со своими удобствами. Я воспитывала ребенка так, чтобы он был со всеми приветлив, я приучала его к труду, и он старался как мог, он ведь совсем еще маленький.

Адвокат. Обратите внимание, ваша милость, что сама эта особа не ссылается ни на какие кровные узы между собой и ребенком.

Аздак. Суд принимает это к сведению.

Адвокат. Благодарю вас, ваша милость. Соблаговолите выслушать теперь убитую горем женщину, уже потерявшую супруга и живущую ныне под страхом потери ребенка. Достопочтенная Нателла Абашвили…

Жена губернатора (тихо). Жестокая судьба, сударь, вынуждает меня просить вас вернуть мне мое любимое дитя. Не мне описывать вам душевные муки осиротевшей матери, страхи, бессонные ночи…

Второй адвокат (его вдруг прорвало). Эту женщину подвергают неслыханным издевательствам. Ей запрещают вход во дворец ее мужа, ее лишают доходов с имений и при этом хладнокровно заявляют, что доходы принадлежат наследнику. Без ребенка она не может ничего предпринять, не может даже заплатить своим адвокатам! (Первому адвокату, который, в отчаянии от этой вспышки, и так и этак делает ему знаки, чтобы он замолчал.) Дорогой Ило Шуболадзе, к чему скрывать, что дело идет, в конце концов, об имениях Абашвили?

Первый адвокат. Позвольте, уважаемый Сандро Оболадзе! Мы же условились… (Аздаку.) Конечно, исход процесса решит также, вступит ли наша достопочтенная доверительница во владение очень большими имениями, но я намеренно подчеркиваю «также». Ибо главное, как по праву заметила в начале своей потрясающей речи Нателла Абашвили, ибо главное — это человеческая трагедия матери. Даже если бы Михаил Абашвили не был наследником имений, он все равно оставался бы любимым сыном моей доверительницы!

Аздак. Стоп! Суд рассматривает упоминание об имуществе как доказательство чисто человеческих побуждений истицы.

Второй адвокат. Благодарю вас, ваша милость. Дорогой Ило Шуболадзе, на всякий случай мы можем доказать, что особа, похитившая ребенка, не является его матерью! Позвольте мне изложить суду только факты. Роковое стечение обстоятельств заставило мать оставить ребенка в момент бегства из Нуки. Груше, судомойка, была в тот день во дворце, и люди видели, как она занялась ребенком.