— Nil desperandum[5], дружок, — прошептал Эрни и подтолкнул стакан джина ко мне. — Помни, ты все еще фаворит. Как и твой отец, тупой идиот. Если бы он был здесь, он сказал бы: «Опусти голову и дай Мэндипу отшлепать тебя. Повинуйся правилам компании и храбро иди к предназначенному для тебя пьедесталу в пантеоне „Клэй и Вестминстер“».

Мой отец вряд ли сказал бы что-нибудь подобное. В любом случае, он не был образцом для подражания, которому я ничуть и не пытался следовать. Мне нужен был живой заступник. Эрни был лучшим вариантом, пока не приехал Чарльз.

— Они отстранили меня от слияния, — сказал я. — Надеюсь, ты можешь что-нибудь сделать, достучаться до Чарльза? Он послушает тебя.

Эрни вздохнул. Его лицо приобрело серый оттенок, и это старило его. Да, он сдал после нашей последней встречи.

— Я уже не у двора, — сказал он, — или просто неуместен, как Чарльз сказал мне однажды. У меня шаткое положение. Конечно, у меня большой капитал и слишком много друзей, поэтому они не могут полностью игнорировать меня. Но я уже не приношу особо больших доходов, и мое достаточно экстравагантное поведение не особо привлекает новых клиентов. Они хотят, чтобы я помог со слиянием «Шустер Маннхайм» или с чем-нибудь подобным и потом ушел в тень. И я должен согласиться с их идиотским ничтожным планом, — Эрни макнул палец в джин и смачно облизал его. Он посмотрел на корабли и начал напевать какую-то мелодию.

— Для меня уже нет места в новой жизни, — задумчиво произнес Эрни. Как-то раз мой отец сказал, что внешность Эрни — всего лишь прикрытие, за которым скрывается нечто более сложное и утонченное — смешение чего-то на удивление не английского и трагичного. Эрни вздохнул. — Но я не могу согласиться с тем, что это правильно. Даже если это не так, спор с десятью тысячами консультантов по управлению разорвал бы меня на куски, — он вдруг изменился в лице. — Все же мои друзья должны навещать меня и отдавать мне дань уважения. Я хочу, чтобы ты был моим учеником и консультировался у меня, в конце концов ты же сирота, и тебе нужен отец.

— Моя мать все еще жива, — заметил я.

— Она женщина. Это не в счет.

— У тебя же была мать, Эрни.

— Может быть, — сказал он, но, казалось, он не хотел на этот раз следовать своей обычной философии добродушного женоненавистника.

— Мы говорили о «Сарацен Секьюритиз» сегодня на собрании по разбору клиентов.

Я знал, что не должен рассказывать Эрни об этом. В любом случае он не особо заинтересовался.

— Металлы, драгоценные, не драгоценные — в любом случае все предсказуемо, золото у них в почете. Турки, ты же знаешь. Но они много курят и благосклонно относятся к гомосексуализму, поэтому нам не надо быть очень строгими к ним. Кто был на собрании?

— Эллис Уолш.

— Уолш — сука.

Я поднял свой стакан:

— Я за это выпью.

— Над чем вы еще работали, — спросил Эрни, — перед тем как эта гитлеровская молодежь отобрала у тебя клиентов?

Я рассказал ему.

Он выглядел обеспокоенным.