— Так? Теперь мы в расчете?.. Мы с Тулянкиным рассмеялись.
— Да, в расчете, — сказал Тулянкин. — Гордись, Леньчик, теперь ты искусственный педераст.
На следующий день профессорского сына увезли в «Кресты».
Еще через два дня в тюрьму увезли и Тулянкина.
В день отъезда он опять вскрыл вену, но врач даже к нему не пришел. Санитар, смеясь, перевязал ему руку, и конвой его увел.
Затем через мою камеру прошли убийца пятидесяти лет и девятнадцатилетний парень из Северодвинска.
После вызова к «лечащим врачам» все они возвращались возбужденными и рассказывали одно и то же: крики, угрозы заколоть можептилом и галаперидолом, откровенные издевательства.
Убийца, Толик, в прошлом боксер, явно страдал шизофренией. Но его, как и остальных, признали нормальным и увезли в тюрьму.
В соседней камере сидели малолетки. Я с ними через решетку часто разговаривал. Обоим было по четырнадцать лет. Они целыми днями пели песни и, как правило, вечером просили у меня хлеба.
После ухода врачей медсестры раздают лекарства. Противоречия, сквозящие во всем, проявляются и здесь. Людей, которых считают нормальными, пичкают в таблетках галаперидолом, аминазином, тезерцином. Каждый из нас получал эти таблетки как по назначению врача, так и по первой просьбе у медсестер.
Необходимо отметить, что очень часто диагнозы Санкт-Петербургской судебно-медицинской экспертизы отменяются Москвой. Две школы враждуют между собой. Что касается моей точки зрения, Петербургская судмедэкспертиза — это типичое сталинское наследие, сохранившееся и поныне.
Но вот последняя, решающая медицинская комиссия. Меня проводят в кабинет. Во главе стола восседает тучный психиатр, профессор, вокруг еще несколько экспертов.
У профессора лицо порочного человека. Он раздражен, на меня смотрит брезгливо.
— Чем болеете? — спрашивает он меня.
— Ничем я не болею.
— А чем болели раньше?..
— Слышал голоса.
Мне невообразимо тошно. Хочется послать всех подальше, встать и уйти.
— Я здоров, оставьте меня в покое!
Профессор говорит, вперив в меня человеконенавистнический взгляд: