А после смерти царя возложили на себя венцы знатные слуги его, а после них и сыновья их в течение многих лет, и умножили зло на земле.

И вышел от них корень греха — Антиох Епифан, сын царя Антиоха, который был заложником в Риме…

— Кто был заложником? — перебил Запрудина Черкунов, крикнув из угла палатки.

— Не мной сказано, я только повторяю, — мотнул тот головой, как муху сгонял с лысины, и поморщился. — Вот дьявол его съешь, сбил. Я ведь на память шпарю. А память, она, как нитка, — оборвешь, конец упустишь, не скоро найдешь… Был, значит, Антиох заложником в Риме, — ухватил конец Запрудин, — и воцарился он в сто тридцать седьмом году царства Еллинского…

— Хватит, — махнул на него рукой Дмитрич, — заклемай! Мы про Македонского, а ты про Антиоха какого-то. Как пономарь. Сам ты Антиох.

— Факт, Антиох, — весело подхватил Черкунов. — Тоже корень не сладкий.

Все засмеялись. Запрудин, сбитый с толку, поворачивался из стороны в сторону и, обиженный, полез в дальний угол палатки. Землекопы хохотали.

— Антиох!

— Ну, Дмитрич, подсек…

Дмитрич, повернувшись к Алибеку, зашептал:

— Люди падки на кличку. Теперь прозовут Антиохом, язви их… У нас в селе — в те поры я еще босиком бегал — один мальчонка сам радио смастерил. Так мы его изобретателем прозвали. Слово-то хорошее, почетное, а он обижался. Потом, слышал, выучился он, машину какую-то построил, а изобретателем не зовут — забыли. Инженер — и все… Нет, Антиох — это посолонее. И то правда, что Запрудин в нашей бригаде, как корень зла. Истый шабашник! И всегда все не по нему… Ты, Алибек, скоро руки размотаешь?

— Левую завтра, а правую не скоро, Дмитрич.

— С тобой в бригаде одним хорошим человеком больше. Да и на работу ты не ленив, хоть и образованный. Поднажать нам надо на работенку. Миколай Викентьевич недоволен…

Похвалу от Дмитрича было приятно слушать. А вообще-то на душе ощущалась тяжесть. Дни тянулись скучные. Лина перестала посещать его, как только заметила, что Алибек не нуждается в уходе, и, кажется, забыла о нем. Она целыми днями сидит в палатке, вероятно, занимается своим гербарием, или с утра уходит в пустыню. Невыносимо стало одному, и на следующий день Алибек пошел в раскоп. Работать лопатой он еще не мог. Хотелось посмотреть, что сделали люди за последние дни.

Он увидел там землисто-желтые стены с пустыми глазницами окон, по краям раскопа высились вороха перелопаченной земли. Среди рабочих находились Стольников и Григорий Петрович. Стольников издали помахал Алибеку рукой. Алибек подошел. У ног профессора стоял большой сосуд — хум, совсем целый, только края горловины были обломаны.

— Алибек, — сказал профессор, — осмотрите повнимательнее этот сосуд. Только не трогайте руками. Обратите внимание на рельефные изображения. У нас с Григорием Петровичем по поводу их произошел небольшой спор.

Алибек смутился:

— Разве мое мнение может что-нибудь значить в таком деле?

— Может, может, — закивал головой профессор. — Осмотрите сосуд.

Присев на корточки, Алибек стал рассматривать большой глиняный горшок бочкообразной формы. Что мог он отметить неопытным глазом? Сосуд имел правильную форму, гладкую поверхность, судя по излому отбитого края — довольно крепкий. В самом широком месте сосуд был как бы опоясан узорным обручем. Приглядевшись, Алибек различил изображение в виде бараньих рогов.