Умирающий лежал на пыльной кошме. Сквозь многочисленные дыры в юрту вонзались белые солнечные лучи, вместе с золотистым песком врывался ветер. Умирающий изредка приподнимал руки, худые, желтые, перебирая пальцами что-то невидимое, и снова они падали вдоль тела, — казалось, это ветер шевелил их, как ветви поваленного дерева. Лицо человека не выражало ничего, оно было неподвижно-восковым, редкая седая борода смята, пепельно-сухие губы сжаты, глаза прикрыты.

В юрту вошел мулла, на его голове было накручено белое полотно — мулла совершил паломничество в Мекку и носил селле[1]. Склонив голову набок, он долго смотрел на безжизненное лицо. Неслышно ступая, он подошел к умирающему, сел, поджав ноги, раскрыл на коленях коран и начал нараспев читать, не договаривая слова. Прочитав страницу, мулла поднял глаза, — белый пыльный луч яйцом прокатился по его толстой щеке.

— Все через бога начало быть, и без бога ничего не начало быть, — скороговоркой произнес мулла и воздел руки к небу. — О всевышний! Ты сам породил на свет этого человека. Ты — единственная всемогущая сила, и все живое в этом мире порождено этой силой. Мы всегда преклоняемся перед тобой. Я, твой верный сын, раб и служитель на земле, знаю этого человека, который скоро предстанет перед тобой, и прошу простить ему все, что совершил он на земле плохого.

Мулла опустил руки, искоса посмотрел на умирающего.

— Немногие знают его, но я знаю: мне положено знать. Здесь, на земле, этого человека звали Абукаир аль-Хорезми.

Эти слова мулла произнес, снизив голос до шепота, но умирающий их расслышал — губы его дрогнули, глаза приоткрылись, они смотрели настороженно.

Мулла опустил голову, но не стал читать пожелтевших страниц корана, а, помолчав, снова поднял глаза к небу.

— Какие же грехи на душе человека, прозванного Абукаиром аль-Хорезми? Я скажу тебе о них, бог мой.

Умирающий сделал слабое движение руками и положил их на грудь — он как бы просил о прощении, устремив взгляд вверх: там, сквозь круглое отверстие юрты, голубело летнее небо.

— Совершал ли убийства этот человек? — тихо и вместе с тем внятно задал вопрос мулла. Умирающий глубоко и прерывисто вздохнул.

— Да, совершал, — твердо, но все так же тихо сказал мулла. — Но это не ляжет грехом на его душу. Он был правоверным мусульманином и убивал тех, кто нес в нашу степь неверие в бога. Он был сподвижником не знающего страха Джунаид-хана[2]. Когда неверные в этой степи, на земле, которую ты, о всемогущий, создал свободной для человека, установили Советы и назвали это Хорезмской республикой[3], этот человек ушел к Джунаид-хану биться за Хорезм без Советов и с тех пор стал называться Абукаиром аль-Хорезми.

Умирающий положил правую руку на сердце, он как бы соглашался: «Да, с тех пор я стал Абукаиром аль-Хорезми».

— Он храбро сражался, но верные Аллаху вынуждены были отступить… Абукаир аль-Хорезми ушел в мусульманские страны, там он боролся за то, чтобы мусульмане Турции, Афганистана, Ирана, Синьцзяна, Туркестана и Хорезма жили единым государством. Раны и годы борьбы обессилили его, состарили раньше времени, и вот, предчувствуя близкую смерть, он вернулся в эти степи, где ты, о всемогущий, породил его.

Мулла вскинул руки, посмотрел в круглую дыру в своде юрты и воскликнул: