– Ну, пошёл! Покажи, что ты умеешь носить и этот груз! Пошёл! – закричала Уйко, ударив Длинноухого уздечкой из конского волоса. Но животное не двинулось с места.

Накпа угрюмо и недовольно осмотрел свой груз, переступил раза два с ноги на ногу и, громко заржав, сделал прыжок в воздухе; затем он понёсся через толпу зевак, бешено закрутился, и под громкий крик и визг женщин и детей, лай собак и воинственный рёв мужчин, стал сбрасывать с себя груз, выкидывая одну вещь за другой. Наконец, он отделался от волокуши с одеялом для палатки и, тяжело дыша, остановился безо всякой ноши.

– Жаль на него стрелу тратить, а то я всадил бы одну ему в сердце, – недовольно проворчал Шункаска.

Но жена вождя вступилась за мула.

– Нет, нет, я понимаю в чём дело. Он хочет везти свой собственный груз: он хочет везти детей, а мне не следовало отбирать их у него.

Уйко подошла к Накпе. Мул искоса недоверчиво посмотрел на неё.

– Накпа, что с тобой? – спросила женщина, ласково погладив мула по морде. – Ты, ведь, сильнее и крепче других, и поэтому ты должен был везти более тяжёлый груз. Ну, пойдём сюда, я опять навьючу на тебя твоих любимцев. – С этими словами она повела Накпу к лошадке, спокойно стоявшей с детьми.

Накпа прижал уши, бросая на лошадку враждебные взгляды. Тем временем, Шункаска собирал пригодные остатки разбросанной домашней утвари. Спящих ребят осторожно сняли с лошади и водрузили на укрытое попоной деревянное седло Накпы. Часть оставшейся домашней утвари взвалили на других вьючных животных, и порядок был восстановлен.

– Ну, пошёл, Накпа! Вышло по-твоему! Смотри, береги моих деток, будь добр к ним, – шептала молодая мать.

– Знаешь, Уйко, – строго заметил Шунгаска, – ты с Накпой одного поля ягода: оба вы своенравные. Не доверяю я Длинноухому: не следовало бы тебе поручать ему детей.

Жена ничего не ответила. Она знала характер мужа: хотя он и ворчал иногда на неё, но никогда не вмешивался в её домашние дела.

Шунгаска уехал, присоединившись к группе предводителей каравана и предоставив заботы о домашнем хозяйстве своей жене. До утреннего происшествия Накпа всегда был надёжным и верным животным. И теперь, добившись своего, он был очень доволен своей хозяйкой и покорно исполнял её приказы.

Через несколько часов каравану пришлось пересечь водораздел Пыльной Реки и одного из её притоков. Отсюда река поворачивала к северу, сверкая множеством голубых излучин и скрываясь затем в предгорьях Большого Рога. Брод был глубокий и очень бурный. Лакоты прошли по тесному ущелью и вышли к скалистой террасе.

– Ху, ху! – раздался вдруг впереди каравана тревожный крик, от которого кровь замерла в жилах. Это был хорошо незнакомый всем крик! Он означал угрозу смерти и, в лучшем случае, яростный бой или поспешное отступление.

Охваченные страхом и ужасом, женщины обратились в бегство, сохраняя, однако, при этом полное самообладание. Уйко осмотрела Накпу с его драгоценным грузом, убедилась, что всё в порядке, и затем поймала свою лучшую лошадь. Она понимала происходящее, и знала, что в то время, как её муж сражается, она с детьми должна укрыться в надёжном месте.

Как только она вскочила в седло, возле неё раздался боевой крик. Их окружили Абсароки – Вороньи Люди! Уйко инстинктивно сорвала с лошади мужа его колчан со стрелами. Но – о ужас! – Абсароки были уже совсем рядом! Лошадь было невозможно удержать никакими силами, и страшные крики женщин и детей сотрясали воздух.

С быстротой молнии Уйка бросилась к детям, но Накпа скрылся из виду.

Обезумев от тревоги за судьбу детей, Уйко забыла, что она слабая женщина, и стала отважно защищаться.

Обе стороны храбро дрались до наступления темноты. Затем Абсароки отступили, а Лакоты стали хоронить павших.

При нападении, Накпа сразу почуял опасность и, с детьми на спине, врезался в толпу наступавших врагов. Он бешено помчался по дороге к старому лагерю. Лакоты были в пути уже около трёх дней, проехав за это время миль сорок.