X.

Любой западный корреспондент новостей по прибытии в Москву автоматически ставится на выработку Вторым главным управлением КГБ (контрразведка). Эта участь постигла и Ангуса Роксбурга, корреспондента британской газеты «Санди таймс», которого контрразведка КГБ заклеймила особо неприятным обращением.

Ангус безупречно владел русским языком и слишком хорошо знал Советский Союз. Вскоре у него установились обширные связи с советскими гражданами, которые, естественно, включали в себя небольшое количество осведомителей КГБ. Они усердно поставляли отчеты о британском журналисте, чье досье в КГБ разрасталось с беспрецедентной скоростью.

В файле не было абсолютно никакой грязи на Ангуса, но это не имело значения. В Управлении RT разведки КГБ также было дело на Ангуса Роксбурга, начатое несколько лет назад, когда он впервые приехал в Советский Союз в качестве студента по обмену. Теперь он снова появился как московский корреспондент «Санди таймс», и заместитель начальника управления Бычков приказал мне установить с ним связь.

После того, как я внимательно изучил дело Ангуса и познакомился с ним, я пришел к однозначному выводу, что советология для него была не только выбором профессии, но и страстью. Он искренне любил Россию, на самом деле гораздо больше, чем большинство моих прошлых и нынешних начальников. Им нужна была тоталитарная Россия как единственная среда, в которой они могли реально надеяться на успех. Ангус жаждал видеть в моей стране демократию и страстно тянул к перестройке. Словом, с британским журналистом у меня было гораздо больше общего, чем с моим начальством, и я слишком далеко зашел в переоценке ценностей, чтобы всецело посвятить себя его развитию. Наоборот, мне пришлось спасать его из когтей Второго главного управления КГБ. Я начал давить на него, чтобы он воспользовался моими услугами по установлению контактов в Москве, стараясь быть как можно более откровенным и агрессивным. Я сказал ему, что я корреспондент ТАСС. Но какой же советский корреспондент мог позволить себе столь наглое поведение в те дни, если он не был связан с КГБ? Кроме того, я не работал в информационном агентстве с тех пор, как вернулся из США, и у Ангуса не было проблем с установлением истины. Я надеялся, что он получит сообщение, и он понял.

Ангус Роксбург действительно стал более осторожным. На этом история могла бы и закончиться, если бы британские власти не выслали очередную партию оперативников КГБ. Второе главное управление, воодушевленное решением Лондона, заявило, что в качестве ответной меры из Москвы будет выслана группа британских граждан. Имя Ангуса было в списке нежелательных лиц.

Ангус был в отчаянии. Для него отчисление означало потерю любимой работы. Это было все равно, что запретить хирургу садиться за операционный стол или запретить художнику прикасаться к кистям.

— Вы можете чем-нибудь помочь? он спросил меня.

«Попробую», — сказал я и в тот же день написал докладную начальнику разведки.

Короче говоря, я утверждал, что официальные обвинения против Ангуса были фиктивными, и если бы мы действительно были озабочены улучшением нашего имиджа за границей, высылка ни в чем не повинного журналиста была бы равносильна выстрелу себе в ногу. В конце концов, у нас должны были быть друзья, не так ли?

Генерал Шебаршин увидел достоинства моей должности и направил мой рапорт председателю КГБ Крючкову, который передал его во Второе главное управление. Служба контрразведки признала ошибку, но указала пальцем на Кремль, утверждая, что на него оказывалось давление с целью выгнать кого-нибудь, кого угодно, чтобы свести счеты с Англией. Пока служебные записки летали туда-сюда, Ангус Роксбург уехал в Лондон, а я стал анафемой во Втором главном управлении.

Через несколько месяцев Ангус неожиданно оказался в Москве с телекомандой Би-би-си для съемок документального фильма о перестройке. Он позвонил мне домой и предложил встречу. Второе главное управление пришло в ярость, и Бычков потребовал от меня выяснить, как Ангусу удалось получить советскую визу.

Я отправился на свидание с Роксбургом в гостиницу «Советская». По существующим правилам, накануне я позвонил в контрразведку и сообщил им время и место встречи. Я не сомневался, что нам в затылок будут дышать хвосты, а гостиничный номер будет битком набит микрофонами — но именно этого я и хотел.

«Изменился ли КГБ? Почему мне разрешили вернуться?» — спросил Ангус.

«Ничего не изменилось. КГБ по-прежнему ненавидит вас», — ответил я. «Я думаю, что это просто еще одна бюрократическая ошибка; похоже, КГБ никогда не видел вашего заявления на визу».

— Ты имеешь в виду, что в следующий раз я не получу визу?

"Вы, конечно, не будете," заверил я его.

"Что мне делать?" — с тоской спросил Ангус. «Я написал сценарий фильма о перестройке. Значит, я не смогу его снять?»

«У кого вы планируете взять интервью для своего фильма?» Я спросил.