Усмехнувшись, лейтенант вытащил из ножен палаш — память о морском корпусе, элемент парадной формы… Таскал с корабля на корабль как память, чем вызывал массу смешков от товарищей. Ну что же, как говорит Трамп, хорошо смеется тот, кто стреляет первым. Посмотрим, так ли устарела Златоустовская сталь во времена дальнобойной артиллерии. Все это Севастьяненко обдумывал уже на бегу, сжимая в правой руке клинок, а в левой неожиданно удобную рукоять тяжелого револьвера.

Надо сказать, применить оружие ему пришлось лишь дважды. В первый раз, когда на него откуда-то выскочил, раскрыв рот в беззвучном крике, весь перемазанный угольной пылью человек с огромной лопатой в руках. Шагнув в сторону и пропустив мимо себя богатырский удар, он с удивительным прежде всего для самого себя хладнокровием рубанул наискось клинком и, переступив через медленно оседающий труп (уже труп!) двинулся дальше. Второй раз он наскочил на небольшую группу своих матросов, сошедшихся врукопашную с выбравшимися откуда-то из низов британцами. Тех было раза в два больше, но после того, как им начали стрелять в спины, боевой пыл британцев разом сошел на нет, и они побросали оружие. А больше Севастьяненко не пришлось ни стрелять, ни драться. Уже позже он сообразил, что позади него неотступно следовали пятеро матросов, прикрывая излишне горячего командира от неприятностей. И это радовало — теперь лейтенант точно знал, что, случись нужда, его люди не только пойдут за ним куда угодно, но и прикроют ему спину, если надо жертвуя собой.

Пока Севастьяненко геройствовал на «Аргонавте», «Хай-Чи» развернулся по широкой дуге и аккуратно сблизился к сцепившимся кораблям. Ловко (все же Иванов был куда опытнее своего молодого напарника) пришвартовавшись к борту «Нью-Орлеана», он высадил десантную партию, но к тому моменту все уже заканчивалось. Русские могли гордиться блестяще проведенной операцией, захват британского корабля занял не более пятнадцати минут. В схватке полегло более половины его экипажа, русские отделались легче. Два десятка убитых и около полусотни раненых, часть из которых уже не сможет воевать, а некоторые не встанут никогда. Не так и много, кажется, и в то же время слишком серьезные потери для них. Впрочем, сейчас не было времени предаваться унынию — третий британский корабль приближался, и наверняка весь его экипаж, от командира до юнги, пылал сейчас жаждой мщения. И было их там почти восемьсот человек, больше, чем на обоих русских кораблях вместе взятых.

По счастью, «Сатлидж» не мог сейчас обрушить на русских свою внушительную огневую мощь. Да, его девятидюймовые орудия, швыряющий стасемидесятькилограммовые снаряды на дальность более семи с половиной миль, способны были наделать дырок в обоих русских кораблях, даже не входя в зону поражения их орудий, но то глубокая теория. На практике же для британцев дело обстояло несколько хуже. Даже если не учитывать тот факт, что на предельных дистанциях точность огня безобразно падает, имелся фактор, связывающий британцам руки. Между броненосным крейсером и русскими высился почти не уступающий «Сатлиджу» размерами корпус «Аргонавта», и попытка достать своей артиллерией наглые крейсера привела бы к тому, что британцы расстреляли бы собственный корабль.

Возможно, знай командир «Сатлиджа», что «Аргонавт» уже захвачен русскими, он приказал бы все-таки открыть огонь, и жертвы среди пленных его не остановили бы. Однако с мостика броненосного крейсера можно было различить лишь клубы густого, жирного дыма, заволакивающие палубу «Аргонавта» и постепенно закрывающие все вокруг не хуже, чем специально поставленная дымовая завеса. К тому моменту пожары на крейсере успели хорошенько разгореться, и их тушили буквально всем миром, припахав к этому богоугодному занятию даже пленных британцев. Те, правда, вначале попытались заартачиться, но им максимально доступно объяснили, что спасать их и даже просто предоставлять место на немногочисленных шлюпках пленным британцам никто не собирается. Тут своих бы спасти… В результате сейчас остатки экипажа «Аргонавта» безо всякого принуждения (ну, почти, пара выбитых зубов и синяк под глазом у особо горластого боцмана не в счет) активно заливали пламя. К счастью, оно не успело добраться ни до чего жизненно важного, и пострадал, в основном, экстерьер крейсера. Ну а дым и пар оказались неприятным, но весьма полезным в этой ситуации дополнением.

Действия командира «Сатлиджа» оказались сколь логичными, столь и непродуманными. В первую очередь он хотел понять, идет ли еще бой на борту взятого на абордаж «Аргонавта», или все уже закончилось, а потому направил свой крейсер на сближение, тем самым невольно повторяя ошибку слишком близко подпустивших противника командиров уже попавших в русскую ловушку крейсеров. В известной степени, логика в том имелась — как ему мешал вести огонь корпус «Аргонавта», так и русским крейсерам он полностью закрывал секторы обстрела. Соответственно, теоретически, противник (а с кем он столкнулся, британец уже догадывался — несмотря на то, что спустить китайские флаги никто не озаботился, все офицеры «Сатлиджа» не сомневались, что узкоглазыми здесь не пахнет, слишком уж решительно и храбро действовали крейсера) до британского корабля дотянуться не мог. Однако, как оказалось, британцы вновь ошиблись, совершив, таким образом, в этом бою все мыслимые и немыслимые ошибки.

Между тем русские времени зря не теряли. В коротком и жестоком бою захватив британский крейсер, они тут же постарались оценить его боеспособность, моментально определив, что ничего фатального с «Аргонавтом» не произошло. Все же бить старались по палубам, и потому серьезных повреждений корпуса избежать удалось. В клочья изорванные небронированные надстройки, выгоревший командирский салон и разбитая посуда в кают-компании — это, разумеется, неприятно, но отнюдь не смертельно. Пара сбитых шестидюймовок и потери в противоминном калибре — это уже хуже, но серьезного урона боевым возможностям большого, втрое больше русских, крейсеру, несущему соответствующее вооружение, это не наносило. Вот если бы шальной снаряд влетел в минный аппарат (а все три восемнадцатидюймовых аппарата британцы, что характерно, зарядили), то и разрушения могли оказаться соответствующими. Правда, само такое попадание выглядело бы как отчаянная удача, но, технически, ничего совсем уж невероятного в нем не было бы, особенно при стрельбе в упор.

Теоретически крейсер уже сейчас можно было использовать в бою. Орудия на нем были тех же систем, что и на русских кораблях (благо все они строились в Британии), и у Севастьяненко хватало людей для их обслуживания. Снять их хотя бы с того же противоминного калибра своих крейсеров, все равно в бою от них толку мало. Конечно, баллистика шестидюймовок совсем иная, чем у семидесятипяти- и сорокасемимиллиметровых орудий, но при стрельбе практически в упор особой разницы нет, хоть по стволу наводись. И даже если не удастся пробить броневой пояс «Сатлиджа», дырок в нем можно наделать изрядно, перевесив его калибры количеством орудий на трех крейсерах и засыпав противника шестидюймовыми снарядами. Да и то сказать, дистанция минимальная, может, и броню при некоторой удаче проломить удастся.

Однако Севастьяненко сыграл иначе, фактически повторив ход начала боя. На «Аргонавте», как и на других крейсерах той эпохи, стояли минные аппараты. Три штуки — по одному на каждый борт и один в носовой части. Кстати, тоже аналогичные установленным на «Нью-Орлеане» и «Хай-Чи». Как показала практика, не слишком эффективное в бою крупных кораблей оружие, но сейчас и в упор… Словом, выстрел на «Сатлидже» увидеть еще успели, а вот уклониться — уже никак.

Столб воды, поднявшийся выше мачт крейсера (а они были отнюдь не маленькими), выглядел скорее эффектно, чем эффективно. Так уж распорядились звезды, что большая часть энергии взрыва, способного вырвать у крейсера значительную часть борта, ушла на взбаламучивание воды и распугивание и без того уже взволнованной рыбы. Но и той доли, сто пришлась на «Сатлидж», хватило с лихвой.

Британские моряки, готовясь к бою с крейсерами, все сделали как надо, их русским коллегам не потребовалось даже менять заглубление. Восемнадцатидюймовая самодвижущаяся мина ткнулась в носовую часть броненосного крейсера под бронепояс, аккурат в четырех метрах ниже уровня воды. Из-за не совсем удачно сработавшего заряда пробоина вышла не очень крупная, но тут вмешался еще один фактор, а именно особенности конструкции британских кораблей. Дело в том, что корабли, сошедшие с верфей этого считающегося самым развитым, особенно в области всего, связанного с мореплаванием, островного государства, на проверку часто оказывались весьма хлипкими, крайне негативно перенося любые подводные повреждения. От одной-единственной пробоины в истории, которой здесь уже было не суждено состояться, порой тонули даже линейные великаны, как это случилось с дредноутом «Одейшес», подорвавшемся на мине и отправившемся на дно практически у своих берегов. А три систершипа «Сатлиджа», «Кресси», «Абукир» и «Хог», отправились на дно после атаки старой подводной лодки. При этом для двух из этих крейсеров хватило всего по одному попаданию торпеды. Более легкие корабли, неплохо перенося многочисленные повреждения в надводной части, и вовсе не имели шансов уцелеть, получив даже сравнительно небольшие пробоины ниже ватерлинии, чему способствовали и порочно-недодуманная конструкция переборок, и, зачастую, слабая выучка экипажей.

Скорее всего, подобная судьба ожидала и «Сатлидж». Во всяком случае, Севастьяненко надеялся именно на такой расклад — слабая живучесть британских кораблей уже давно не являлась секретом для русских. Однако, так уж получилось, что на ходу придуманный американцем и творчески, но в спешке переработанный русскими план имел слишком много допущений и не обладал даже минимальным запасом прочности. Пока что все складывалось на редкость удачно, однако сейчас расклады оказались чуточку иными.

Пробоина оказалась не столь уж и велика, но в момент, когда машины крейсера работали на «полный вперед», стараясь разогнать его и вывести из под удара, и этого хватило. Поток воды, буквально впрессованный через нее в отсеки, разливался широкой, сметающей все на своем пути мутной струей. Британские матросы замешкались, и это привело к обширным затоплениям. Тем не менее, им удалось задраить отсек, при этом несколько моряков, не успевших выбраться из него, остались там навсегда. В результате крейсер остался-таки на плаву, но при этом осел по самые клюзы с почти тридцатиградусным креном на правый борт. А главное, переборка выгибалась под напором океана не хуже паруса, и командиру «Сатлиджа» оставалось лишь отдать приказ остановить машины. В противном случае существовала реальная опасность гибели корабля. Стоит переборкам не выдержать — и крейсер моментально нырнет под воду, как это уже случилось с броненосцем «Виктория» одиннадцать лет назад. В свете этого распоряжение выглядело правильным, но оставляло крейсер без хода под прицелом русских артиллеристов.

«Сатлидж» успел сделать один выстрел из кормовой башни главного калибра, прошедший, к счастью, мимо цели, и открыть огонь из шестидюймовых орудий. Правда, сделав буквально пару залпов, британцам пришлось задробить стрельбу — при быстро нарастающем крене и на циркуляции даже с малой дистанции из утопленных в сталь бортовых казематов шестидюймовок попадать в цель становилось проблематично. Все же двухъярусное расположение орудий — откровенно неудачное решение. Часть казематов пришлось спешно задраивать, иначе их попросту залило бы водой, а остальные стволы смотрели во все стороны под нелепыми углами. Плюс к тому возникли серьезные опасения, что сделай кормовая башня еще один выстрел — и от сотрясений переборки, которые сейчас спешно подкреплялись экипажем, попросту сдадут сдадут. К тому же открыли огонь и орудия «Аргонавта». Крейсер стоял на месте, благодаря чему условия стрельбы оказались полигонными, и на палубе «Сатлиджа» сразу же стало неуютно. Впрочем, как только прекратили стрелять британцы, прекратили бить и по ним. На этом этапе в «Аргонавта» попали два снаряда, оба без серьезных последствий.

С мостика британского крейсера его командир, офицер и джентльмен, с невозмутимостью, достойной лучшего применения, рассматривал корабли врага (а он сейчас видел все три крейсера, хотя бы частично) и гадал, что будет дальше. Учитывая бедственность положения его корабля, ставшую фактически бесполезной артиллерию и численный перевес противника, мысли были мрачными, а наклоненный под нелепым углом мостик, из-за чего находившимся на нем приходилось то и дело прикладывать серьезные усилия, чтобы не упасть, душевному равновесию отнюдь не способствовал. И вряд ли британца успокоило бы, знай он, что с противоположной стороны прицела точно так же не знают, что делать дальше.

На мостике «Аргонавта» два лейтенанта, Севастьяненко и перебравшийся сюда Иванов, размышляли над тем, как поступить с британским кораблем. Самое простое и очевидное решение — дать отмашку артиллеристам и разнести броненосный крейсер к чертям. Учитывая, что «Сатлидж» едва держится на воде, добить его было бы достаточно просто. Как вариант, задействовать восьмидюймовые орудия «Хай-Чи», благо они остались неповрежденными. Пары хороших попаданий должно хватить. Другим простым выходом им виделась минная атака — на крейсерах хватало неразряженных аппаратов, а «Сатлиджу» хватило бы сейчас и одной хорошей плюхи.

Однако против таких решений возражала хозяйственная натура Севастьяненко. Что он видел перед собой? Лишившийся боеспособности корабль, битком набитый людьми, который можно было бы в кратчайшие сроки восстановить. Разумеется, если удастся дотащить его до базы. На британских моряков успевшему за последнее время привыкнуть к реалиям войны лейтенанту было, откровенно говоря, наплевать, но броненосный крейсер, который сам просится в руки, ему стало жалко до слез. Иванов рассуждал примерно так же, отлично понимая, что второй такой шанс им вряд ли представится. Так что решение — захватывать — отцы-командиры приняли единогласно. Оставался лишь самый животрепещущий вопрос: как все это организовать?

Размышлял Севастьяненко в свойственной ему манере недолго. Рубанув воздух ладонью, он распорядился спустить шлюпку и заявил, что сам поедет на переговоры с британцами. Иванов возмутился было, но Севастьяненко лишь заявил, что, во-первых, командовать их группой назначен он, а во-вторых, что раз его идея — ему и рисковать. Крыть Иванову было нечем, и он лишь рукой махнул. Будучи человеком независтливым и отдавая должное способностям товарища, он не стал мысленно желать ему свернуть шею. В конце концов, именно удача Севастьяненко позволила ему встать на мостик собственного крейсера. Конечно, он старше, да и по времени производства в чин превосходит вчерашнего мичмана, однако сдерживать амбиции Иванова научило не слишком удачное командование «Херсоном», а потому раз уж Эссен назначил командиром Севастьяненко, значит, адмирал ему доверяет. А доверие Эссена, которого на эскадре уважали, значило очень многое.

Примерно через час Севастьяненко направился к «Сатлиджу». Вместо шлюпки, правда, он взял паровой катер, обнаруженный на «Аргонавте» и не получивший повреждений во время боя. Время ушло, в основном, на разведение паров, но лейтенант не торопился. Во-первых, он все же мандражировал немного, а во-вторых, считал, что лучше дать британцам время прочувствовать ситуацию. А то ведь и пальнуть могут сдуру. Зато когда поймут, что жить им, даже если их не будут топить, до первой хорошей волны, наверняка станут сговорчивее. И того, что они вызовут помощь по радио, Севастьяненко абсолютно не опасался. Обрывки антенн, пострадавших в бою, видны были даже без бинокля, так что радиостанция «Сатлиджа» разом стала бесполезной грудой проводов. В общем, время играло на русских.

Крейсер встретил парламентеров, идущих под белым флагом, настороженно. От Севастьяненко не укрылось, что стволы противоминной артиллерии неотступно следят за их крохотным суденышком. А ведь даже одного снаряда из трехдюймовки им хватит за глаза, некстати подумал лейтенант, но развивать мысль не стал. Вместо этого он поднял рупор и жестяным голосом проорал: