Доктор Гарри почувствовал, как чьи-то пальцы вонзились ему в плечи, удерживая его на коленях. Он попытался сопротивляться, но безуспешно. И тут сквозь шум в ушах до него донесся стрекот металлической клешни, нащупывающей его горло. Последнее, что он слышал, были слова девушки:
– Надеюсь, этот не уделает меня с ног до головы.
Доктор Гарри упал на старика и сполз на пол, стянув красный плед. На изнанке был изображен изломанный черный крест свастики – словно почерневшие угли в белом круге.
– Это был он? – шепотом спросила Илза.
– Нет. Я понял это сразу, как только он заговорил. Это не его голос.
– Тогда зачем же ты убил его?
– Его звали Харолд Смит, и этого достаточно. Подбери флаг и пошли.
– Поедем в Бостон? Там, должно быть, полно Харолдов Смитов.
– Нет, Бостон подождет. Нам нужно немедленно ехать домой. Я должен обсудить с моим лечащим врачом последние открытия в области металлов.
Глава шестая
Мастер Синанджу чувствовал себя несчастным. Он сидел среди великолепных сокровищ своих предков, низко повесив голову. Он страдал бессонницей, у него не было аппетита, но жителей деревни это абсолютно не волновало.
Чиун не вышел к вечерней трапезе, устраиваемой обычно всей деревней, но никто не пришел справиться о его здоровье. Никто не предложил ему даже чашку холодного риса. Ни Пул Янг, прежде так преданный ему, ни Ма Ли, которой он обещал приданое, чтобы она могла выйти замуж за Римо, – всю партию золота, которую в последний раз прислал Безумный Харолд Смит, который не был императором.
Мастер Синанджу взял гусиное перо и приготовился описать свой позор в летописи, благодаря которой он войдет в историю как Чиун Великий.
Обмакнув перо в тушь, он собрался в который уж раз рассказать, как подобрал белого, бездомного и никому не нужного, и одарил его величайшим искусством Синанджу. Но прежде чем приступить к работе, задумался, какое прозвище больше всего подойдет Римо.
В прошлые годы он старался избегать очевидного: Римо по прозвищу Белый. Слишком бестактно. Отсюда пошло Римо Светлый, что было неплохим компромиссом. Но отныне Чиун решил называть ученика Римо Неблагодарный.
Записав это имя таинственными иероглифами отцов, Чиун, довольный, продолжал.
Он описал, как деревня, ослепленная появлением Неблагодарного, обратилась против Чиуна. Конечно, не открыто, поспешил добавить Мастер, поскольку не хотел, чтобы потомки прозвали его “Чиун, Мастер, утративший уважение деревни”, а тайно. Коварно! Они уделяли Римо много внимания, забывая выказывать уважение тому, кто действительно этого заслуживал. Чиун решил не указывать, кто был этот единственно заслуживающий внимания человек: пусть будущие Мастера учатся читать между строк, где обычно и скрыта истина.
Чиун написал и о том чувстве гордости, ныне омраченном неблагодарностью, которое он испытал, привезя этого белого в Синанджу. Ибо этот светлокожий кореец пришелся здесь ко двору, как ни один ученик до него. Он постиг все уровни Синанджу – от “ночи соли” до того знаменательного дня, когда ему явился дух Вана, величайшего Мастера Синанджу. И хотя это случилось всего год назад, чувство гордости до сих пор наполняло стареющее сердце Чиуна. Римо видел Великого Вана и теперь был полноправным Мастером Синанджу. Как и подобает, жители деревни оказали ему должное уважение, несмотря на бледность кожи. Но даже Великий Ван первым бы сказал, что в случае с Римо лучше меньше да лучше.
– Лучше меньше да лучше, – проскрипел Чиун вслух.
Когда-то он слышал эту фразу в рекламном ролике, и она ему понравилась. Через несколько веков, когда Америку постигнет судьба Римской империи, никто не будет знать, что афоризм придумал не сам Чиун.